– Нам хотелось вечеринку. Приехало столько телекамер, фотографов.
– Не сомневался.
– Было весело, – я не могла собраться с мыслями.
– Хватит! Я не играться в семью тебе предлагаю, я хочу стать по-настоящему твоей осью, тем, вокруг которого будет твоя жизнь, кому ты не изменишь, тем на кого ты будешь ориентироваться и за кем пойдешь. Я хочу, чтобы ты согласилась быть мне женой и мамой Мише. Не исподтишка, не случайно, не от того, что уже невозможно держать в себе страсть и эмоции. Я устал от танго. Я хочу других танцев и хочу, чтобы ты сознательно на это пошла.
Я смотрела в его глаза. Он не просил стать его женой, он требовал. Лед в глазах не плавился, в глазах был айсберг: огромный, сверкающий, твердый, я на него вот-вот налечу. Я отвернулась и посмотрела на огонь в камине. Страшно? Да. Хотела я этого? Нет. А чего хочу?
– Может, так же как ты уверен в том, что сможешь убедить меня в ценности оформленного по закону брака, я уверена, что смогу успокоить тебя и ты не будешь против моих тараканов, и не будешь так сильно ревновать.
– Вряд ли я смогу достойно оценить чужой сальный комплимент в адрес твоих бедер или похвастаться мужикам тем, какова ты в постели. Это к Вадиму. И еще, несмотря на то, что я стал больше его уважать – я вряд ли буду поддерживать вашу тесную связь.
– Будешь, он мне нужен как друг. Но не об этом. Мне гарантии этого не нужны от тебя, Юра. Ты мне все сам подаришь, и я этот подарок заслужу. Просто я должна признаться: я не хочу замуж. Нет у меня такого желания! Я хочу всего того, что ты сказал: я хочу служить тебе, вдохновлять тебя, идти за тобой, потому что верю тебе, пускать тебя в себя. – Я запнулась. И на меня налетел айсберг. Я вспоминала его речь и то, что он еще говорил. Про детей и защиту. Я не видела огня, но мне стало очень жарко, я смотрела на Юру.
– Что такое? Ты побледнела! Тебе плохо?
– Я… Нет. Не знаю. Я не помню, когда… Я же не могла забыть такое?
– Я не понимаю тебя!
– Я не помню, когда у меня были месячные.
Он выдохнул.
– А… Как будто ты когда-то помнила эту дату. Что бы ты без меня делала? 25 ноября. Но ты не это хотела сказать, что-то другое, важное.
– Это важное! Почему ты так решил? Я не помню такого!
– Потому что я, в отличии от некоторых, слежу за твоим циклом! И уже полгода почти! Это мое хобби!
– Но я не помню…
– Маричка, ты нас с Мишей напрочь забыла, когда я тебя здесь одну оставил, а такую мелочь ты вообще вспоминаешь только в первый день цикла, иногда, когда нужно обезболивающее! Ты говорила только что, о том, чего хочешь.
Я хотела и пыталась вспомнить. Я, правда, не очень внимательно относилась к этому вопросу. Цикл у меня всегда был стабильным и шел аккурат день в день. Зачем его помнить? Гинеколога я не меняла много лет подряд. Она говорила, чтобы я пришла к ней на шестой день цикла, на УЗИ груди. Так, для профилактики. Она это говорила в октябре, потом я заболела, вернулась домой и не пошла к ней на УЗИ из-за того, что в тот раз меня Юра не выпускал из дому. Потом у нас был первый секс, а потом…
– Это, наверное, очень глупо звучит, но я не помню. И не понимаю, почему. Хотя. Столько событий… А почему ты решил, что двадцать пятого ноября?
Он тяжело вздохнул. Ему было невтерпеж и раздражали эти вопросы:
– Потому что так! У тебя все четко: каждый двадцать восьмой день, ну плюс-минус. Начало должно было быть двадцать пятого! Я это очень хорошо помню, потому что ждал этого дня, и я не удивлен нисколько, что ты не ждала и забыла об этом. Это очень похоже на тебя. Но ты мне тогда сказала, что они, месячные, начались.
– Так и сказала?
– Нет… – он начал сомневаться, – не так. Тогда начались протесты, и ты мало со мной разговаривала. Или это из-за Вадима. Короче, мы не говорили много тогда. В этот день ты, традиционно, лежала бледная под телевизором, традиционно бледная, а не традиционно под телевизором, – уточнил он, – с грелкой, и я помню, что спросил: «Как ты?», а ты ответила: «А ты как думаешь?» а я: «Болит живот?», ты: «Да». И все. Обычно мне этой информации хватает.
– И сексом мы не занимались тогда…
– Соответственно.
– Ничего не соответственно, Юра. О, Господи! – я закрыла лицо руками. – Ты все перепутал.
– Что значит…?
– Живот болел не от этого, мы с Мишей тогда… Кефир был просроченным… Ты услышал то, что хотел, а лишнего разговора со мной избегал в те дни ты, а не я. Не было ничего!
– Кефир? Диарея? Вздутие? Не менструация?
– Нет.
Он выдержал небольшую паузу:
– Ты беременна?
– Я не знаю. А когда должны быть, по твоим подсчетам, следующие?
– Завтра. Или сегодня.
– Мм… О, боже! Я – чудовище. Мне – нельзя! Никого и никогда. Я тебя, Мишу, даже своего ребенка забыла! Я ни разу за все это время не подумала об этом! Ни разу!
Я вскочила.
– Как же так! Я же должна что-то чувствовать!
– Не обязательно.
– Это не может быть правдой! Со мной такого не было! Я бы поняла, я бы не забыла! – я смотрела на Юру в отчаянии. Он встал и заставил меня сесть на диван.
– Успокойся, не дрожи так. Все хорошо!
– Нет! Юра, я должна была беречься, не ходить под дождем, на протесты, хорошо питаться, не заниматься сексом…
– Не паникуй! – он повысил голос.
– Юра, кем нужно быть, чтобы пропустить начало такого долгожданного события? Может, у меня внематочная?
Он крепко обнял меня и начал гладить по голове:
– Ты скорее всего заметила бы, если бы была внематочная… Хотя не факт!
– Ты смеешься?
– Да. Прости, маленькая, но это, правда, смешно. Кем нужно быть? Нужно быть тобой! Вот такой – погруженной в свои идеи о спасении меня от бессонницы, о спасении страны, о судьбе этих своих… ты сказала, Малине? Надо почитать, – он улыбался.
– Юра, ты не возьмешь меня замуж такую рассеянную.
– Я тебе Мишу доверил, и не пожалел ни разу об этом. Просто иногда тебя нужно страховать. Ты сказала – долгожданное?
– Да. Но давай не говорить об этом, пока тест не купим, а лучше, пока к доктору я не схожу. Еще не известно ничего. Может, это ничего и не значит. Может, я заболела?
– Как ты себя чувствуешь?
– Отвратительной, забывчивой растяпой!
– Я люблю тебя.
– И я тебя. Ты же не хотел ребенка. Еще одного…
Он сел на пол у моих ног. Ладонями он сжимал мои ладошки.
– Я хотел, иначе бы не говорили об этом, но я сомневался и, наверное, буду сомневаться. Пока не родишь. Маричка, я боюсь твоего поведения во время беременности, и это лучше сразу оговорить. Мне это снилось в кошмарах. Я боюсь, что ты изменишься.
