Я провела рукой по лицу, по волосам, по шее. Я вспоминала его поцелуи, и мне это нравилось. Это, конечно, была жесть. Но что-то мне в ней понравилось. Мне понравилось это ощущение доверия, этой ночью я готова была отдать ему жизнь, и это очень сильное, не испробованное, новое и сладчайшее из всех чувств. Я могла простить ему что угодно, я могла подарить ему все, что бы он ни попросил. Даже если бы он и назвал меня ее именем. Интересно, он думал о ней? Я опять посмотрела на стол. Не сказала бы я, что он ночью вообще думал. Да, после того, как он сломал мой стержень здесь и вынес меня из моего укрытия – я была готова позволить ему все. Но теперь день, и жизнь продолжается, и как мне ее жить? Я его люблю? Я не готова сказать и не уверена, что готова быть у него в подчинении и дальше. Я бы хотела попробовать и понять его. Он страстный, сильный, жадный, но чего хочет он, кроме того, чтобы брать меня? Я думаю, он и сам не знает. Мне нужно до него добраться. Но не сейчас. Мне стало легче, но на еще одну такую ночь я не была готова дать согласие.
Мальчики вернулись к вечеру. Я уже восстановилась, утренняя боль прошла. На вывихнутой, но зажившей руке был синяк, но это, кажется, еще от того случая напоминание. Весь день я пролежала в спальне, читая о детской психологии. Автор книги писала о том, как предупредить неадекватное восприятие родителей у детей, но ничего о том, что делать с уже выросшим ребенком. Как исправлять то, что уже залегло на дно и покрылось слоями комплексов, убеждений, выводов, поступков? Я решила, что буду действовать интуитивно и по мере поступления проблем. Я встретила их в коридоре и отобрала у Юры Мишку. Мы с ребенком засели на кухне, где он рассказывал мне о своих впечатлениях, а, поужинав, мы стали печь печенье на завтрак: вырезали из теста фигурки животных. Многих из них он видел сегодня в виде надувных скульптур в аквапарке.
– Можно зараз одне?
– Кого ти хочеш?
– Пінгвінчика.
– Давай винесемо на балкон, нехай охолоне, і з молочком з’їси. А потім будемо баюнькати.
Я укладывала Мишу и строила планы на завтра. Закрывая дверь, я не была готова, что мне придется еще сегодня делать выбор.
– И куда ты пойдешь? – спросил Юра.
– В постель… – ответила я, одновременно, осознавая смысл вопроса. К нему или к себе? – К себе. Мы же спать собрались сегодня. Завтра понедельник, тебе нельзя просыпать… – я попыталась найти объяснение.
– Я и не собирался сегодня… Мы же уже обсудили это.
– Юра, ты не привык спать с кем-то… – начала было я.
– А ты привыкла?
– Больше, чем ты. Мне вообще все равно, где спать. Ты меня знаешь, я и стоя могу.
Он молчал. Надеюсь, что фразу о «все равно где» он не воспринял как «все равно с кем».
– Юра, мы не должны что-то менять в наших жизнях из-за этого.
– Ты так говоришь, как будто произошло что-то очень обычное. Я не знаю, как ты все это оцениваешь, но, подозреваю, что кардинально отлично от меня, – он нахмурился.
– Не думай, что для меня произошедшее ночью – дело житейское…
Он перебил:
– А разве нет? Разве не об этом вы с Олегом постоянно шутите?
– Шутим, ты прав.
Кажется, придется говорить о чувствах. Я надеялась перенести это на будущее. Но Юра, видимо, действительно пережил намного более сильные ощущения прошлой ночью, чем я. Я доверилась? Я за целый день ни разу не подумала, насколько сложно довериться было ему. Он говорил мне о любви, он рисковал Мишиной любовью ко мне, он открыл свое сердце. Если бы он еще и допустил меня к телу, так, как я хотела, у него, наверное, психика вообще бы не выдержала.
– Юра, ночью ты говорил…
– А ты отвечала. Или это была не ты?
– Я отвечала?!
Он молчал. Мне казалось, я слышу, как падает его сердце. Он предвкушал, что я сейчас скажу: «Это был только секс, не преувеличивай, парень». Ведь обычно так мы с Олегом и шутим. Языки бы нам повырывать. Еще бы при детях такое говорить начали.
– Я говорила, что твоя.
– Я понял. Это было там и тогда, – его голос упал.
– Это не только во время оргазмов, это и здесь и сейчас!
– Нет. Ты уже не чувствуешь этого.
– Юра, я не отказываюсь от своих слов, но и значение этого слова в разных случаях – разное. То, что я могу позволить тебе в постели, нельзя делать со мной за пределами спальни.
– Я не понимаю.
– Я имею в виду подчинение и все то, что означают слова «я твоя».
– Ты боишься, что я буду насиловать тебя и морально? Ты боялась меня?
– Нет… И это не было насилием! – поспешно добавила я.
Но было уже поздно. Он опустил голову.
– Я постараюсь себя контролировать.
– Опять? Ты все время под контролем? А если ты себя отпустишь, что будет?
– Честно? Будешь сидеть дома. К нам перестанут ходить мои друзья, на милонгах ты не будешь иметь право соглашаться на танду с другим, я буду ревновать тебя к Мише и запрещу его целовать. Я превращу нашу жизнь в кошмар. Не думай, что я не понимаю абсурда, до которого могу дойти, если буду идти на поводу у своей зависимости.
– Зависимость? Ты так меня называешь?
– Ты не давала разрешения называть тебя иначе…
– Я для тебя просто страсть, с которой ты ничего не можешь сделать? – я не могла успокоиться.
– Как же не могу? Я же только что сказал, что бы сделал, если бы «не мог».
– А еще ты сказал: «Не давала разрешения». Очень странно слышать это от человека, который без предупреждения вошел в меня, который признавался мне ночью в любви!
– Я должен был получить и на это санкцию?
Я прошла мимо него к себе в спальню. Он остановился в дверном проеме.
– Ты об этих словах начала говорить? Я помню, что ты мне не ответила. И я не жду ответа.
– Не ври.
– Я не жду его сейчас. Наверное, лучше бы я промолчал, но я хотел сказать, я хотел войти, я хотел кончить. Я не жалею ни о чем, и не отказываюсь. Я люблю тебя. И ты это знаешь. Ты знала это, когда уезжала с Егором. Я подумал, что если эти слова не остановили тебя тогда, то они не сыграют никакой роли для тебя и сейчас, и я могу говорить это только потому, что сам хочу. Потому что не могу это уже в себе держать! Я не рассчитывал на ответ.
В груди что-то сжалось. Стало больно. Не так, как в горле, когда плакать хочется. Слезы не просились, просто закололо и захотелось согнуть себя поперек. Лечь на пол и скрутиться в узел. Что-то заболело внутри. Вот оно, сердце. Здравствуй. Я надеялась, мы опять встретимся при каких-то счастливых обстоятельствах, а не тогда, когда я чувствую себя последней паскудой. Этот человек, лучше которого я и не знаю в жизни – ну разве что его сына – признается в любви к существу, которое, он знает, все равно не способно понять этого, поэтому он это делает для себя, для Вселенной, для Бога. Он признает, что любит то, что само любить не способно. А может, он прав? Может, не Вадим виноват… Это я не умею, мне не дано?
