– Прости. Это все, что я могу сказать.
– Юра, за что ты просишь прощения? – я хотела потянуться к нему и обнять, но руку пронзила боль, и ниже, в теле – тоже. Я легла назад.
– Вот за это, – сказал он.
Он был зол на себя.
– Ты же не девственности меня лишал.
– Я делал тебе больно. Я не смог сдержаться. Я тебя изнасиловал! – последнюю фразу он подчеркнул и отчаянно посмотрел на меня.
– Юра, перестань. Мне… давай начистоту, мне было больно. Ты поспешил. Пару раз… Но ты же не мог не заметить, что мне было и хорошо?
– Это не компенсация.
– Это было очень хорошо.
– Перестань, пожалуйста. Не надо меня успокаивать.
– Я тобі кажу та, як воно є.
Он пытался понять услышанное.
– Я шучу. – Я улыбнулась. – Никакой трагедии не произошло.
– Ты не уйдешь от меня?
– Ну нет! Пока жива…
– Я не знаю, как так случилось. Я думал, что выдержу. Ведь тогда, в селе, я смог! – быстро заговорил он.
– У тебя и раньше так крышу срывало?
– Раньше? Никогда! Я так не делал. Не думай, что я всегда такой, пожалуйста. Раньше я… Да я не занимался сексом раньше вообще. Я говорил тебе, больше чем на один раз меня не хватало. Морально. А сегодня… я не мог остановиться. Я так хотел тебя, снова и снова. Я боялся, что если выпущу тебя, ты исчезнешь. Я так давно ждал этого и старался себя контролировать, но… я, я не знаю, откуда эта жадность. Я не такой!
– Успокойся, – я преодолела боль и обняла его за голову. – Все хорошо.
– Я не уверен, что смогу себя обуздать, – он вывернулся из-под моих рук и заглядывал в глаза. – Если ты вообще подпустишь к себе еще.
– Юра, не сейчас, точно. Слушай, тело болит не только из-за тебя. Просто у меня же месячные. Ты же знаешь, я тяжело переношу это…
– Как – месячные? Они же еще в начале недели…
– Ну и что? У меня это до семи дней… А ты что, не знал этого? Не заметил? Ты…
Он ждал, когда я закончу фразу.
– Юра, я не пью таблеток и у меня не стоит спираль… я же не ввела какой-то фразой тебя в заблуждение, ты в курсе, что я не предохраняюсь?
– Конечно, в курсе. Еще бы ты пила таблетки, а я бы не знал? Ты как себе это представляешь?
Да уж, с его дотошностью и фанатичным контролем этого бы не удалось утаить. Но как же он? Не смог себя проконтролировать? Все три раза не смог?
– Я думала, что ты знаешь, и поэтому…
– Не защищаюсь? Нет, не поэтому, и за это я извиняться не буду.
Меня удивила такая наглость и такой вызывающий тон. Он смягчился.
– Я не готовился к этому, и у меня не было мысли сделать ребенка. Просто в контексте того, что я, как животное, на тебя набросился, такой цивилизованный поступок, как возврат в мою спальню и надевание презерватива, был бы странным.
– Но потом?
– Потом уже все равно было. Хорошо, я признаю, я не хотел предохраняться. Я знаю, что это эгоистично и так нельзя. Но я хотел – в тебя, я помню это. Я понимал, что делаю.
– Ладно, не хочу разбираться еще и в этом. Все равно, скорее всего, это все мимо.
– Наверное, да.
Мы помолчали.
– Я хочу осмотреть тебя.
– Не уверена.
– Я сейчас уже держу себя в руках.
– Ты ко мне остыл?
Он улыбнулся. А я поймала себя на мысли, что была бы не против, если бы остыл, хотя бы немного.
– Покажи, – он потянул одеяло, я не препятствовала. Он пытался притронуться к соскам, я закусила губу.
– Больно? Они распухли.
– Больно.
– А тут?
– Нет! – я сжала ноги и схватила его за руку.
– Ну, выпусти же… Я не буду, я не трогаю, просто посмотрю. Расслабься.
– Не могу больше.
– Тихо, тихо… – он гладил меня по бедрам, по животу. Поцеловал под пупком, и я сразу определила боль.
– Клитор… Он болит. Юра, это пройдет. Я отвыкла от всего этого. Я не хочу тебе показывать. Все ужасно…
– Ты очень красивая. И желанная. Спокойно! – он улыбнулся.
Мне было не до смеха.
– Крови нет, но воспаление есть. Я сделаю тебе ванну с ромашкой и схожу в аптеку за мазью для сосков и для губ.
– Губы тоже? – поднесла я руку к лицу.
– Нет, тут я был аккуратным, – он оставил в покое мои ноги и лег рядом.
Поцеловал меня. Это было опять нежно и сладко, и я почувствовала, как снова нарастает возбуждение. Нет, меня рано целовать.
– Где ребенок?
– У Тимура. У него мама вроде адекватная.
– Новые соседи? Да, она на него внимания не обращает. Ты уверен, что его можно у них оставлять?
– Ничего с ним не случится. Лежи, не вставай.
Потом он отнес меня в ванную. Я могла идти сама, но вряд ли бы это вышло грациозно, а ему очень хотелось загладить свою вину. Он принес мне какую-то мазь, накормил, одел в чистенькую пижаму и усадил в моей спальне.
– Хочешь, поработай или почитай. Или поспи, только не шастай, ладно? Я свожу Мишку в аквапарк. Побудешь одна?
– Да, – я еле сдержалась, чтобы не сказать «с удовольствием!».
Я очень хотела побыть с собой и осознать все произошедшее. Как только за ним закрылась входная дверь, я выключила ноут и попыталась встать. Ай, нет! Лучше посижу. Это же надо так! Я смотрела на свой стол. Разделы моей диссертации и распечатки опять лежали на месте, только были сложены в разброс. Юра, наверное, утром пытался воссоздать порядок и пособирал их с пола. А мои трусики с прокладкой? Он же не мог не заметить? Хотя она маленькая была… Он, наверное, торопился, ведь Мишка уже был в гулятельном настроении и бил копытом, на пару с не выгулянной по графику собакой.
И что теперь? Он меня любит? Да, он любит. Своей, странной, может, даже больной любовью, но любит. Он говорил, и это было искренне. А я? А я отдала тело, но не душу. Еще нет. Я это понимаю, уже хорошо. Главное – не врать себе. Не позволять себе оказаться в положении обязанной. Хотя, разве с ним можно иначе? Это не Вадим. Юре я нужна, он очень боится без меня остаться.
Я рассмеялась. Парадокс: я так бегала от обязанностей и давящей любви и прибежала: к мужчине, который давит физически. А морально… Я не чувствовала пока, что меня это тяготит. Я ждала, когда начнется, но пока этого не было. Я увидела себя в зеркале. Летом я смотрелась в него и спрашивала: «Кто я?» Теперь я видела себя: в красивой шелковой пижаме, с розовыми щеками, со счастливыми глазами. Они сияли.
