– Сами виноваты, – сказал он Арсению Ивановичу, приставил револьвер к виску и спустил курок. – Захарка, уходим.
– А слам?
– Помнишь, на Волхонке сосед-поручик выстрелы услышал и караулил нас на лестнице. Повезло, что промахнулся. Уходим.
– Зачем бабу застрелил? – спросил Захарка, отвязывая кобылу. – Надо было сперва…
– Только о них и думаешь.
– Так три года в Акатуе сам с собой…
– Скинем в Питере слам, тогда погуляем.
– А где Большая Дмитровка, знаешь?
– Нам не туда. Тарусова в Замоскворечье…
– Ты должок свой получил. Теперь моя очередь.
Магазин был открыт, хозяин, представившийся Михаилом Григорьевичем, очень обрадовался клиенту:
– За две недели вы – первый. Когда вокруг война, людям не нужны костюмы.
На входе звякнул колокольчик.
– А вот и второй клиент. Надо же! – обрадовался Тейтельбаум-младший, однако, увидев извозчика, строго его спросил: – Что ты, братец, тут забыл?
– Он со мной, – улыбнулся Каретный, вытаскивая револьвер из бобровой шубы – единственный слам, которым разжились у Яблочкова.
– Вы что, налетчик?
– А кого ты ждал? Сам же сказал, когда война, костюмы не нужны.
– Батя твой где? Наверху? – уточнил Захарка, кивая на лестницу, которая вела на жилой этаж.
– Ищете моего отца? – удивился Михаил Григорьевич. – Но он давно в могиле.
– Вот сука, – сплюнул на пол Захарка. – Обмануть хотел.
– Кто? – спросил Тейтельбаум. – Мой отец?
– Тебя как звать?
– Михаилом…
– Мойша! Каким ты здоровым вымахал. Узнаешь меня? Я тебе в детстве свистульки делал.
– Простите, но не припомню.
– Потому что вы, жиды, свиньи неблагодарные. Жена твоя где? Наверху?
– Зачем вам моя жена? – Михаил попытался перегородить швейцару дорогу, но Каретный потряс перед его носом револьвером:
– Сейф давай открывай. А ты, Захар, не задерживайся.
Михаил дрожащими руками набрал шифр, потом провернул в замке ключ.
– Теперь отойди. Отойди, говорю, – велел ему Каретный.
Один ростовщик чуть не застрелил его в подобной ситуации – на полке сейфа хранил на всякий случай револьвер, Ленька тогда чудом отскочил в сторону.
Тейтельбаум сделал шаг назад, освобождая дорогу к сейфу, когда наверху раздался выстрел.
– Да чтоб тебя, – выругался Карета.
Тейтельбаум повернулся к нему лицом – оно было белым:
– За что он ее убил? Я же открыл вам сейф.
Карета снял револьвер с предохранителя. Тейтельбаум зажмурился. Выстрела он не почувствовал, только уши заложило. Потом что-то с грохотом упало. Михаил Григорьвич открыл глаза – Каретный лежал на полу, по лбу из раны текла алой струйкой кровь. Он обернулся – Ида стояла на лестнице с ружьем наперевес.
– Беззубый назвал меня жидовкой. И сразу сдох, – сообщила она.
Михаил достал из сейфа штоф с водкой, жадно выпил из горла, сел на стул:
– Теперь я наконец понял, почему отец так настаивал, чтобы я взял тебя в жены, – признался он жене. – Потому что я – слаб. Даже крикнуть не рискнул, чтобы тебя предупредить.
– Услышав колокольчик, я сразу поняла, что это погром. Кому нужен костюм, когда революция? В детстве меня каждый день учили стрелять. Потому что погром может случиться в любую минуту. А голыми руками себя не защитишь.
– Ты спасла мне жизнь. Нам всем спасла. Я люблю тебя, Ида.
– И я тебя тоже. И раз ты признал собственную слабость, тебе придется смириться с моим решением.
– Ты опять про отъезд? Зачем? Революция вот-вот закончится. А у нас, оказывается, есть ружье, и ты умеешь из него стрелять.
– Всех не перестреляешь. Мойша, умоляю, не спорь, мы уезжаем.
– Господи, куда?
– Где евреев не убивают за то, что они евреи. Палестина, Америка, Австро-Венгрия, Германия. Выбирай.
– Тогда в Германию. Там у нас все еще нет филиала.
