– Ваш муж был отравлен, – сказал Пушкин, глядя прямо на нее.
– Что?! – выдохнула Ольга Петровна.
– Получено заключение участкового врача: в организме господина Немировского найдено чрезвычайное количество дигиталиса. Примерно с аптечный пузырек.
– Но это невозможно! – она чуть не вскрикнула. – Гри-Гри никогда бы не прикоснулся к запрещенному лекарству!
– Тем не менее это случилось.
– Откуда он его взял?
– Ваш муж увлекался магией?
Ольга Петровна не смогла скрыть изумления.
– Гри-Гри? Да он был самым приземленным человеком. Он же из потомственных купцов.
– Общался с какими-нибудь медиумами или магами?
– Зачем?!
– Чтобы снять родовое проклятие.
– Если и были у него такие знакомства, то мне о них ничего не известно, – уверенно сказала Ольга Петровна.
– Как же Григорий Филиппович столько лет жил со страхом?
Вопрос оказался неудобным. Ольге Петровне потребовалось некоторое усилие, чтобы преодолеть себя.
– О проклятии до недавнего времени ничего не было известно, – сказала она.
– Как же о нем узнали?
– Осенью Гри-Гри наводил порядок в бумагах, чтобы избавиться от мусора, и вдруг нашел запечатанное письмо. В нем оказалось послание от отца, в котором он признавался в страшном грехе и предупреждал сыновей, чтобы они не повторили его ошибки и остерегались проклятия, какое пало на их род.
– Письмо сохранилось? – спросил Пушкин, невольно зевая, не успев прикрыть ладонью рот.
– Гри-Гри сжег его. Не хотел, чтобы проклятая бумага оставалась в доме. Она достаточно отравила ему жизнь.
– Кто читал письмо?
– Мы все. Он собрал семью и показал находку.
– Как отреагировали старшие братья?
– Пе-Пе грубо высмеял, он такой тяжелый человек, а Викоша… Ему было на все наплевать. Гри-Гри никто не поверил.
– А вы?
Ольга Петровна отпила глоток холодного чая.
– Что я могла? Успокаивала, уговаривала, Гри-Гри пропускал мимо ушей.
– Забыли рассказать нечто важное, что было в послании, – сказал Пушкин.
Она опустила голову, прикрыв глаза козырьком ладони.
– Вы правы. Там было сказано, что их род может закончиться ровно через двадцать лет после преступления старого Немировского, – проговорила она тихо.
– Когда наступает срок?
– Двадцать четвертого декабря.
– То есть надо пережить три дня, и проклятие исчезнет само собой, – сказал Пушкин.
– Гри-Гри в это сильно верил. И мучился.
– А вы?
– Я бы не хотела верить, – сказала она, взглянув на него. – Только у нас, трех сестер, ни у кого нет детей. Род Немировских некому продолжить. Относитесь к этому, как считаете нужным.
Пушкин встал.
– Ольга Петровна, не припомните каких-то характерных черт или деталей призрака? Все-таки видели его дважды.
Она схватилась за виски.
– Умоляю, не мучьте. Мне еще мужа хоронить, а сейчас успокаивать Ирину. У меня осталось слишком мало сил.
Проявлять жестокость к вдовам не входит в обязанность сыскной полиции. Напротив – следует защищать их.
Извинившись, Пушкин обещал дать знать, если что-то узнает о судьбе Виктора Немировского. Неважно, в каком состоянии его обнаружат: в виде остывшего тела или тела с душой, точнее – с перегарным душком. Такие тела по утрам во множестве скапливались в полицейских участках. Приходя в себя, сообщали имя и фамилию, если могли вспомнить. Шанс найти Виктора Немировского живым с точки зрения математики составлял примерно 50,05 %. Только если он не повстречал фамильное привидение. Тут все зависело от обстоятельств, неподвластных человеческой воле.
Тем более – сыску.
4
Измученные души, как известно, тянутся друг к дружке, как половинки магнита. Душа юного Ванзарова свернулась клубочком в крепком теле, утомленная московскими ресторанами. Но особо назойливостью официантов, презрением их за скудные чаевые, чудовищно вкусной и обильной едой, предложениями рюмки от добродушных купцов и откровенными взглядами фривольных дам, громкой музыкой и танцами цыган, в общем, всем, что ранит сдержанность петербуржца. А вот душа господина Улюляева, заявившегося спозаранку в сыскную полицию, по-прежнему жаждала справедливости. Они сошлись, как лёд и пламень.
На посетителя приемного отделения сыска не обращали внимания. Лелюхин шершавил пером по бумаге, Кирьяков углубился в раскрытое дело. Убедившись, что до несчастной жертвы никому дела нет, Ванзаров не вытерпел и решился предложить свои услуги. Улюляев оценил плотно сбитую фигуру юноши и особенно – суровое, но простодушное выражение его лица. Каким и должно быть лицо глубоко честного и умного человека. Нюхом москвича он понял, что перед ним столичный гость. Быть может, из Департамента полиции, а вдруг – из министерства? Наверняка поважнее местных будет. Такому стоит пальцем пошевелить, как преступница найдется. Улюляев заулыбался приятнейшим образом, представился чиновником городской управы и не скрывал счастья от такого знакомства.
– Что с вами случилось? – спросил Ванзаров, вдохновленный его радушием.
Улюляев подробно изложил, как его вера в женщин была разрушена беспощадным образом, а он был ограблен, буквально до нитки. Так что теперь семье его придется перебиваться с хлеба на воду. Хуже всего, что местная полиция, в лице некоего Пушкина, господина ленивого и недалекого, уже два дня как ничего не делает, чтобы изловить злоумышленницу. Так что теплится последняя надежда, что молодой человек не останется равнодушен к его горю.
Ванзаров был мрачен, но в мыслях уже составил план, как будет упрашивать Эфенбаха отдать ему это дело, отменив ресторанную каторгу. Когда есть живой свидетель, поймать преступницу куда проще.
– Можете вспомнить, как выглядела воровка?
Приятно улыбнувшись, Улюляев сообщил, что уже описал негодяйку Пушкину и тот изволил составить карандашный рисунок.
– Значит, портрет составили, – сказал Ванзаров, невольно пропитываясь обидой: он по ресторанам страдает, высматривая неизвестно кого, а у Пушкина рисунок имеется. И еще в приятельских отношениях состоят, хорош приятель, нечего сказать.
– Так точно, нарисован, – согласился Улюляев. – Помогите, господин Ванзаров, поймайте злодейку, на вас вся надежда.
Ванзаров кивнул, размышляя, как разумнее составить требование к Эфенбаху. Но с коварным планом не повезло. В приемное отделение вошел Пушкин, заметил Улюляева и направился прямиком к нему. Даже пальто не сняв.
– Что вы тут делаете? – строго спросил он. Чем неприятно удивил Ванзарова: у человека беда, а с ним как с преступником обходятся.
