Исполнять приказание заключенная не спешила. Агата прижалась к стене, разглядывая пол.
– Я никуда не пойду, – заявила она.
Мохов ухмыльнулся.
– Вот тебе раз… От еды и питья отказалась, а теперь новый фокус. Тут у нас быстро послушанию учат, – и он внушительно помахал кулаком, в котором был зажат поверженный замок. – А ну, очищай камеру!
Агата бросила взгляд, от которого Пушкин должен был разлететься в осколки. Если бы был стеклянным.
– Что вы со мной хотите сделать? – спросила она так строго, будто имела на это право.
Такое поведение надзиратель не одобрял. Если бы не чин из сыскной, давно бы выволок дамочку, характер арестованных он умел ломать, как спички.
– В тюрьме до суда держат, нечего в участке прохлаждаться, – сказал он, двинувшись к ней.
Агата отпрянула в дальний угол камеры, то есть на полшага влево.
– Не подходите ко мне… Не смейте… Я закричу…
Сопротивление раззадорило. Тут не с замком дело иметь. Мохов просунул руку и рывком выдернул упрямую девицу. Агата и охнуть не успела, ну, немножко успела, как оказалась за порогом камеры. Решетка захлопнулась. Силой надзиратель обладал недюжинной. Держал ее руку, как веточку, которую мог сломать в любую секунду. Было больно, Агата изогнулась в неудобной позе, когда локоть оказался выше лица, но не плакала. Даже слезинки не уронила.
На ее мучения Пушкин взирал с полным спокойствием.
– Куда прикажете, вашбродь? – спросил Мохов, маленько поддернув локоть девицы, от чего та еле удержалась на ногах.
Пушкин развернулся и пошел из арестантской. Надзиратель двинулся за ним, не замечая, что Агата упирается. С легкостью тащил за собой, будто ничто ему не мешало. Сопротивление было бесполезно – Агата сдалась и шла куда вели. На крики сил уже не хватало.
Перед участком стояла пролетка с замерзшим извозчиком. Пушкин кивком указал Мохову, чтобы пленницу подсадили на ступеньки. Что надзиратель и проделал – так просто, будто подсаживал ребенка. Агата взлетела наверх, шлепнулась на диванчик и забилась в угол.
– Благодарю, – сухо бросил Пушкин Мохову, запрыгнул сам и аккуратно присел рядом.
Извозчик обернулся.
– Куда прикажете?
– Трогай помалу.
Пролетка вывернула с Ипатьевского переулка и двинулась вниз по Ильинке. Агата сидела затравленным зверьком.
– Куда меня везете? В тюрьму?!
Пушкин медлил с ответом, старательно глядя вперед, на конскую спину.
– Куда предпочитаете? – спросил он.
– Не хочу в тюрьму… Не имеете права… Я не убийца, чтобы меня в тюрьму, в кандалы, в цепи… Законы знаю, – торопливо говорила Агата.
– Я спросил: куда отвезти вас на завтрак?
Весь пыл, который она приготовила, чтобы сражаться за свободу до последней капли крови, вдруг оказался не нужен. Агата растерялась.
– В «Славянский базар»! – с вызовом заявила она.
– Извозчик, на Никольскую, – приказал Пушкин.
Поправив меховую шапочку, сбившуюся от переживаний, Агата засунула голые руки под мышки, в солнечный день мороз стоял крепкий, и сидела нахохлившейся птичкой. Доехали в молчании.
Агата нарочно хотела пройти в ресторан мимо портье, но Пушкин, мягко подхватив под локоть, направил ее к главному входу. В гардеробе Пушкина узнали, встретили с поклоном. Гардеробщик принял полушубок Агаты с почтением, как королевскую мантию.
На «поздний завтрак» собралось не слишком много гостей, время было не настолько позднее, официанты скучали. К ним подлетел самый расторопный и проводил к дальнему столику, который выбрала Агата. Как будто хотела спрятаться от всех. Пушкин предложил заказывать, что ее душе угодно. Агата не прикоснулась к меню, ей было все равно, главное, чтобы поскорее. И кофе, как можно быстрее кофе… Официант поклонился и обещал исполнить «сию минутку-с».
Пушкин огляделся. Ангелины, к счастью, не обнаружилось. Внимание его привлек крупный толстяк, который жадно, как голодный, ел, заглатывая пищу огромными кусками. Рядом с ним сидела миниатюрная блондинка в траурном платье с покорным видом вышколенной жены. Черты лица толстяка показались знакомыми.
– Вы мне поверили?
Он машинально коснулся сюртука там, где за поясом был револьвер.
– Нет, не поверил.
– Задобрить решили? Накормить – и в тюрьму? У вас ничего не выйдет! – угроза вышла беспомощной.
– Ваша ошибка вас оправдала, – ответил Пушкин.
В это тяжелое утро Агата с трудом понимала, что он ей говорит. Ночь, проведенная в камере в голоде и холоде, даром не прошла.
– Какая ошибка?
– Сдали перстень в ломбард. Даже если все, что рассказали о знакомстве с Немировским, чистая ложь и таинственный «АК» – это вы, перстень в ломбарде – ваше алиби.
– Почему?
– Потому что не забрали ни кошелек, полный денег, ни золотые часы, ни брильянты его жены. А пытались получить копейки за фальшивый брильянт. То есть не брильянт, а горный хрусталь.
– И что же теперь? – робко спросила она.
– Наша сделка в силе.
Агата зажмурилась и прошептала что-то одними губами.
Очень кстати официант явился с подносом холодных закусок и чашкой дымящегося кофе. Он пожелал приятного аппетита, сообщил, что явится по малейшему мановению, и исчез привидением. Агата выпила кофе почти залпом, чего дамам не следует делать, и даже запрокинула чашку, что было верхом невоспитанности. Но такие мелочи ее не смущали, а Пушкина тем более.
– Поешьте, – сказал он. – Вам понадобятся силы.
Она взглянула на нарезанное мясо, теплые салаты, рыбные закуски и поморщилась.
– Не могу. Даже подумать о еде не могу. В горло не идет.
Пушкин пожал плечами и положил на тарелку холодной буженины с хреном и груздями.
– Если вам интересно, я выполнила часть нашей сделки.
– Не знал, что сделка состоит из частей. Какую именно?
– Его брильянты не появлялись, – сказала Агата, наблюдая за тем, как он ест. – Воровской мир к их исчезновению касательства не имеет.
– Откуда сведения? – спросил Пушкин, насаживая на вилку упитанный груздь и отправляя прямиком в рот.
– С Сухаревки.
– Солидное заведение. Врать не будут.
– Из-за вас поссорилась с воровским миром.
– Лишиться такого круга знакомых – большая потеря.
– Вовсе не смешно. Теперь мне в Москву и носа не сунуть.
– Вам и так в Москву носа не сунуть. Мы теперь на страже, – философски заметил Пушкин. – Съешьте хоть немного.
Агата заставила себя положить на тарелку листик холодной говядины, ткнула вилкой и отбросила.
