– Поиграть хотел, как кошка с мышкой.
– То есть получить удовольствие от медленной смерти Немировского?
– Что-то такое… Сам же сказал: Немировский ломбардом владеет. А эти три шкуры дерут. Может, кто-то затаил обиду, захотел поквитаться.
– Полагаете, откуда-то взялся благородный граф, который наказал за грехи жадного дельца?
– Ну, это глупости, – сказал Лелюхин, прикрывая папкой французскую книжку.
Пушкин сделал вид, что ничего не заметил.
– Согласен, что Немировский должен был умереть от сердечного приступа. Только благородного возмездия тут нет, – сказал он.
– Почему же? А вдруг. Всякое бывает…
– Не бывает, Василий Яковлевич. Как бы ни были дороги брильянты его жены, ломбард и дом Немировского стоят несравнимо больше. До них никак не достать. Вот вся задача. Подскажите, как решить?
Задача оказалась не такой уж легкой, как полагал Лелюхин. Это не учебник по математике листать. В правильное решение на последних страницах не заглянуть.
– Тут ведь – на всякого мудреца довольно простоты, – ответил он. – Кому выгодно, чтобы Немировский умер?
– Никому.
– Так, Алёша, не бывает. Муж погибает – жене выгодно. Жена убита – хватай мужа. Наука простая, но верная. Сколько раз самые темные дела раскрывали. Может, и тебе вот так, без формул, попробовать?
– Смерть Гриши разоряет Ольгу Петровну Немировскую, буквально делает ее нищей, – сказал Пушкин. – Отец Немировского так разделил наследство между тремя братьями, чтобы богатство не уходило из семьи.
– Кому достанется?
– Среднему брату, Виктору Немировскому.
– Ну, вот и вся разгадка. – Лелюхин с некоторым облегчением допил ликер. – Я же говорю: проще некуда. Братец позарился.
– Виктору досталась кредитная контора, забирать Гришины ломбард и дом незачем.
– Тогда жена его надоумила, женщинам вечно денег мало, сколько ни дай – все потратят. Давно известно!
– Братья Немировские женаты на родных сестрах.
Разумные аргументы у Василия Яковлевича закончились. А неразумных не стоило и касаться. Оставалось только развести руками. Что он и сделал.
– Рад бы, да помочь нечем. Придется тебе самому выбираться.
– Можете помочь: найдите старого пристава Городского участка, может, вспомнит, что случилось в «Славянском базаре» двадцать лет назад.
– Попробую, вдруг жив еще старик. А твой смокинг сегодня забрали.
– Он не мой, – коротко ответил Пушкин.
– Да? – Лелюхин пребывал в сомнении, не решаясь задать нескромный вопрос. – Такая дама роскошная за ним приехала, брильянты в ушах, как сливы. Наши с нее глаз не спускали. Кокетничала. Кто такая распрекрасная?
– Не имею понятия.
По ответу Василий Яковлевич понял, что эту тему лучше не продолжать.
– Мой тебе совет: оставь это дело как есть, – сказал он. – Эфенбах будет доволен. Нам еще Королеву брильянтов ловить. Может, Агату эту под нее подведем?
– Я ее отпустил.
Лелюхин не поверил услышанному.
– Как отпустил?
– Как агента сыскной полиции. Она так больше пригодится.
Пушкин открыл ящик стола и достал револьвер. Отщелкнул барабан, проверяя патроны. За его приготовлениями Лелюхин следил с некоторой тревогой.
– Ты на какие подвиги собрался на ночь глядя?
Сунув оружие за пояс, Пушкин спрятал в карман блокнот.
– Вдруг повезет встретить призрака, – ответил он.
– Лёшенька, и тебе не лень?!
– Лень, конечно. Но нерешенные задачи – хуже занозы.
21
Ключи от номеров двенадцатого и пятого были на месте. Сандалов безропотно выдал ключ от четвертого и только спросил: чем может быть полезен? Пушкин строго-настрого приказал, чтобы ни одна живая душа не знала, что в номере кто-то будет. Чтоб не знали и половой, и коридорный. Никаких приготовлений, все должно оставаться как обычно. Сандалов клятвенно обещал исполнить в точности.
Пушкин поднялся на второй этаж. Коридор был пуст. Он подошел к двенадцатому номеру и прислушался. За дверью была тишина. Тишина была и в номере пятом. На всякий случай он постучал. Ему не ответили. Так и подмывало аккуратно вскрыть замок, чтобы осмотреть номера. Пойти на крайний шаг он не решился: все-таки сыскная полиция грабежами не занимается. По главной лестнице Пушкин спустился в ресторан, прошел в коридор, на который выходила лесенка четвертого номера, и поднялся по ней. Дверь была не заперта. Он мягко потянул на себя створку, проскользнул в щель и снова плотно прикрыл проход.
Шторы не задернули. Уличный свет смутно освещал номер. Сдвинутая мебель, свернутый ковер, меловой рисунок и даже кресло, за которым прятался Кирьяков, находились на прежних местах. Темнели пятна петушиной крови. Пушкин скинул пальто и подошел к пентаклю. Иного выхода как попробовать не было.
В годы студенчества ему попала в руки книжка по средневековой магии. Хоть математик признает только магию цифр, книжка показалась забавной. Теперь пригодилась: Пушкин немного представлял, что тут происходило. Немировский должен был войти в центр пентакля, встать на колени так, чтобы обратить лицо в сторону верхнего луча звезды. После чего произносит заклинание. Жертвенный петух лежит перед ним. Немировскому оставалось только выпустить кровь.
Пушкин шагнул в центр звезды и опустился на колени. Пол был твердый и холодный. Петуха у него не было. Резать птичку незачем. Немировского испугало что-то пострашнее петушиной крови. Луч звезды указывал на стену, за которой находится спальня. Ничего подозрительного, дверь прикрыта. Пушкин покрутил головой, определяя, что могло оказаться в поле зрения Немировского. Прямая и явная угроза не просматривалась. Было что-то, что сильно напугало Гришу. Сердце не выдержало, он пополз за лекарством. Для очистки совести следовало повторить на коленях путь Гриши, но Пушкин пожалел брюки. Встал и отряхнул колени. Он твердо знал, что, если математическая задача не решается в лоб или вообще не решается, надо зайти с другой стороны. Лучшего помощника в поиске решений, чем ночная тишина, просто не бывает.
Пушкин устроился так, чтобы дверь с ресторанной лестницы, скрытая шторой, была на виду, а его было трудно заметить. Револьвер положил перед собой, расстегнул сюртук, ослабил галстук и принял самую удобную позу. К встрече с призраком он был готов. Только призрак вряд ли повторит ошибку прошлой ночи. Вероятность – один к десяти. Спать Пушкин не хотел, темноты не боялся. Все условия, чтобы заняться анализом. За что он взялся с большим удовольствием.
Часы тикали. Ночь истекала. Около семи, когда гостиница понемногу просыпалась, Пушкин очнулся от оцепенения. Призрак не явился – теперь в его услугах не было особой надобности.
