* * *
Ледяхов запомнился мне еще в 1990 году – по матчу «Спартака» с «Днепром». Мы в самом конце игры вышли вперед, но соперники почти сразу же счет сравняли. И сделал этот как раз Ледяхов. Но позвал я его не из-за гола – хотя он получился очень красивым, – а из-за его манеры игры, чисто спартаковской. Я понял, что Игорь у нас не затеряется.
И ведь он тоже не был звездой до перехода в «Спартак»! Я не смог взять ни Протасова, ни Добровольского, ни Кобелева, хотя очень хотел. Но зато к нам переходили игроки, которые становились звездами уже позже, в самом «Спартаке».
Иногда помогало то, что я находил для них более удобное место на поле. Именно так было с Ледяховым, которого я перевел ближе к атаке. Но некоторые меняли позицию вынужденно – потому что на их месте здорово играли другие футболисты. Попов, например, раскрылся на позиции крайнего защитника. Я видел, что он может давать нужный объем работы и приносить пользу при подключениях в атаку. И этот ход сработал. Разумеется, игроков на новые позиции ты ставишь не с листа – сначала пробуешь их в тренировочном процессе, в двусторонках.
Идеи иногда долго продумываются, а порой рождаются спонтанно. Например, я очень многого ждал от связки Карпин – Канчельскис в сборной России. У меня было два сильных фланговых полузащитника, и возникала дилемма: кого из них ставить. В итоге я решил попробовать схему без правого защитника – с двумя правыми хавами, сменяющими друг друга по ситуации. Жаль, что этот ход не сработал, как мог бы, – я видел эту связку очень перспективной. Может, я не объяснил ребятам все нюансы. А может, это была та самая ситуация, когда два сильных игрока друг друга «съедали». Как бы то ни было, в итоге от этой затеи отказался.
Но выбор, кого ставить, каждый раз был непростым. Это был тот самый случай, когда игроки были равны по классу – причем почти по всем параметрам. И я понимал, что, не ставя кого-то одного, приношу ему очень неприятные эмоции.
Из воспоминаний Валерия Карпина:
– С Андреем Канчельскисом, с которым мы конкурировали в сборной за место на правой бровке, у меня всегда были великолепные отношения. Друг на друга мы не обижались. Понимаю, что у Романцева был непростой выбор. Какие-то матчи мы играли вместе. Действовали по ситуации. Кто оказывался ниже – играл правого защитника. Потом менялись.
Из воспоминаний Виктора Онопко:
– Романцев очень любил Канчельскиса как футболиста, хотя тот никогда не играл в «Спартаке».
В «Спартаке» в 1992 году я решил поменять местами Пятницкого и Ледяхова. Сначала первый играл под нападающими, а второй – опорного полузащитника. Не сказать, что все получалось плохо – явных проблем не было. Но вместе с тем я не чувствовал и четкости, стройности в игре. Как только я поменял ребят, все сразу изменилось! Но им пришлось доказывать, что так будет лучше. Ледяхов говорил: я опорник. Пятницкий убеждал: «Я в Ташкенте под нападающими играл». А я доказал ребятам: по-другому будет лучше. И им, кстати, понравилось.
* * *
У Пятницкого в «Спартаке» поначалу не пошло. Он очень обидчивый пацан. И самокритичный. Сыграет, бывало, неважно – после матча рвет и мечет. «Я плохой, ничего не получается. Я недостоин играть в «Спартаке»! Его приходилось успокаивать: «Ты не плохой. Один раз ошибся – бывает. А ты посмотри, как другие. Все ошибаются».
Из воспоминаний Александра Тарханова:
– Даже Старостин поначалу говорил: зачем взяли Пятницкого? Эти слова случайно услышал сам Андрей. Подошел ко мне: «Все, я уезжаю, не хочу тут играть». Я ответил: «Давай отдохни, не надо на все слова обращать внимания». Прошло время, и Пятницкий заиграл. А Николай Петрович изменил свою точку зрения: «Правильно сделали, что Пятницкого взяли!»
Я сам в свое время прошел через это – был таким же, как Пятницкий. Но спустя годы научился не реагировать на выпады болельщиков и прессы. Статьи в газетах использовал в свою пользу. Иной раз брал газету, где про нас писали несправедливо, и зачитывал ребятам. Это избавляло от необходимости искать новые слова на установках. Говорил: «Смотрите, дадим мы ему сегодня праздновать? Или пусть у него из десен кровь идет?» В общем, жизнь меня так побила, что я оброс панцирем, как черепаха.
Большую роль в этом отношении сыграл Николай Петрович. В первый год моей работы у руля «Спартака» он смотрел на мои переживания и говорил: «Что ты себя мучаешь? Ты же себя за год сожжешь! Бери пример с меня. Я сажусь на трибуну и думаю: «Так, сегодня проиграем 0:5. Если проигрывали 0:3, значит, уже лучше, чем я думал».
А Пятницкий всегда – даже когда был опытным игроком – очень болезненно реагировал на любую критику в свой адрес, на свист трибун. Я с ним не раз беседовал на эту тему. Но, видимо, это врожденное. В итоге он потерял уверенность в себе и выпал из состава. Андрей до сих пор такой – его и сейчас можно ранить любым словом. Главное, что на поле и сам всегда был с характером, и с молодых требовал. Мне он приглянулся именно лидерскими качествами. И вдобавок он очень хорошо читал игру. По мне, главное достоинство центрального хава – уметь правильно направить атаку. Пятницкий это умел. Он всегда направлял атаку туда, где у нас была наибольшая перспектива. Это большое искусство.
* * *
Очень ярко в «Спартаке» начал Бесчастных. Бойкий, резвый, не боялся никаких авторитетов. Володька был мне как сын. Да и он тоже считал меня своим футбольным отцом.
Из воспоминаний Владимира Бесчастных, нападающего «Спартака» 1990-х годов:
– Моего резкого старта в «Спартаке» могло и не быть. Ему предшествовала цепь случайностей. Я играл за школу ФШМ. Весной 1991 года тренер Пискарев порекомендовал меня Виктору Зернову, который работал с дублем «Спартака». Мне сказали приехать в Сокольники, и там будет ждать автобус. Я полагал, что там будут ребята из дубля или такие, как я, молодежь на просмотре. Приехал заранее, увидел автобус, сел – и вдруг увидел, как в него стали заходить игроки основного состава. Очумел, конечно.
В дубле поначалу я был на правах стажера. Потренировался – уехал домой. Однажды шел мимо футбольной коробки. Там знакомые ребята:
– Иди поиграй с нами.
– Да ну, не хочу! Устал.
– Ну все – в «Спартак» попал и сразу зазнался?
В общем, зацепили меня. Вышел на коробку, начал играть. И тут подарок – наступаю на мяч и ломаю лодыжку. Звоню Зернову: так, мол, и так, сломался. Тот: ну сломался – значит, сломался, понял. Проходит месяц, я снимаю гипс и опять же набираю Виктору Евгеньевичу. А он про меня, похоже, и забыл: что за Володя, откуда? Но все-таки говорит: «Ну приходи, потренируемся». Дублю в тот момент предстоял матч с «Шахтером». Я понимал, что меня там особо не ждут. Поехал домой. И вдруг звонок: на проводе Зернов. Говорит: на замену не хватает игроков. Видимо, больше ни до кого не дозвонился. В Донецк я поехал 12-м, был единственным запасным.
В дубле был такой паренек – Игорь Козлов, – он считался первым запасным для основы. Его планировали посадить в запас под матч главной команды. Соответственно, два тайма за дубль были перебором. Зернов в перерыве подозвал меня: «Ну что, выйдешь?» Возможно, думал, что я струхну и ему будет потом, что сказать Романцеву – почему он не поменял Козлова. Там рубились мужики, а мне тогда только исполнилось 17 – я еще в школу ходил. Но я был мальчишкой сумасшедшим и твердо сказал: «Я буду играть!» Мы тогда уступали 0:1, но в итоге вырвали победу.
