Поточнее сориентировавшись на местности, он составил план. Пробраться к фонтану будет нелегко – придется пересечь пятно света прожекторов, освещавших струю воды, а также миновать подозрительных типов, игравших на каменном парапете в домино или другую нехитрую игру. Однако следовало действовать. Профессор снял рубашку и спрятал ее в кустах. Его пробрал холод, по спине побежали мурашки. Стараясь держаться в тени, он на четвереньках пополз в сторону фонтана и, засомневавшись, остановился лишь там, где проходила четкая грань, разделявшая темное и светлое пространство. Он сунул туда голову и решил, что его не заметят. Сгруппировался, сделал прыжок и в несколько секунд достиг фонтана. Профессору удалось войти в воду, от холода перехватило дыхание. Он начал лихорадочно смывать с себя запекшуюся кровь, руками растирал полуобнаженное тело, наконец снял брюки, от которых вода окрасилась в красный цвет – фонтан, ритмично выпрыгивавший в небо, потемнел и в свете затейливых фонарей засиял пурпуром. Вдалеке мокрый голый человек увидел бегущих к нему ненавистных охранников, заметил также, что игроки вскочили и тоже двинулись к фонтану. Он развел руками – хотел закричать, швырнуть этот крик в огромную освещенную глыбу отеля, но стиснутое от холода горло сумело издать лишь писк или скулеж. Профессору, однако, казалось, будто он кричит, и этот крик, чистый и мощный, отражаясь от тысяч стекол, устремляется в грязное пожелтевшее небо над этим большим городом, который он призывает к порядку.
Тем временем подбежали охранники, вытащили профессора из воды и бросили на колени. Тут подоспели игроки – как было удержаться и не лягнуть хоть пару раз это озябшее и столь бесцеремонно оголившееся тело? А оно даже не застонало, безголосое и содрогающееся от холода. Мгновение они посовещались над ним, а затем, подхватив под руки, отволокли туда, где ему место.
Сердце
Супруги М. вернулись из отпуска раньше обычного. Он выглядел усталым, даже больным. На сердце М. жаловался уже давно и в последнее время спасался, пожалуй, лишь различного рода диетами, исключавшими из меню то одно, то другое – согласно очередным теориям специалистов по питанию, которые все смелее основывались на истории эволюции, теории классового общества, психоанализе и так далее. Но главным спасением господина М. была мощная энергия той заботы, которой окружала его жена.
Она была парикмахером, не какой-нибудь стилисткой причесок, дизайнером волос и уж тем более не хозяйкой «Клиники волос» или «Мануфактуры причесок». Нет, она просто стригла, подравнивала, мыла, красила и причесывала. Она работала в отличной парикмахерской в самом центре города и имела своих клиентов. К сожалению, каждый год на несколько месяцев, с ноября до апреля, она их покидала. В это время супруги М. задергивали занавески в своей квартире и отправлялись в Азию. Он, полный, хотя всегда несколько бледноватый, владел в прошлом большой преуспевающей автомобильной мастерской, но после инфаркта уже не мог вести дела, поэтому продал бизнес, деньги удачно вложил и – по словам соседей – жил на проценты. М. утверждали, что в Азии жизнь дешевле, а европейские зимы дороги и депрессивны.
– На зиму, – твердила госпожа М., накладывая краску на тонкие волосы своих постоянных клиенток, – на зиму Европу, знаете ли, следует запирать на замок. Оставить только тех, кто обслуживает оборудование и приглядывает за электростанциями. Но и они могут работать вполсилы.
Нельзя не согласиться, что это неплохая идея устройства мироздания.
Люди немного завидовали их образу жизни и всем этим путешествиям, но поскольку не видели супругов М. ежедневно, быстро о них забывали, тем паче что предпочитали не думать о тех, кто преуспел больше них. И уже к началу декабря, когда из подвалов извлекались искусственные елки, а дома украшались гирляндами, никто не вспоминал о М.
А М. тем временем снимали маленькое бунгало с дырявыми стенами и заржавевшим душем где-нибудь на Пхукете в Таиланде. Прихватив спиртовку и портативный холодильник, вели жизнь вечных туристов, столь же скучную, как все, что превращается в рутину. Подключив ноутбук к сети, они проверяли состояние счета, курс приобретенных акций, а также срок действия медицинской страховки. Их не интересовали политика и культурные события. Они не ходили в кино и в театр, хотя, конечно, кое-что проглядывали на ютубе и рассеянно осматривали местные музеи. Система буккроссинга позволяла брать книги, которые, прочитав, можно было немедленно поменять на другие, не привязываясь душой ни к фразам, ни к стилю, ни к историям.
К сожалению, состояние сердца господина М. все ухудшалось – врач даже употребил слово «трагически», – и супруги отдавали себе отчет в том, что образ жизни придется менять. Поэтому в последнюю зиму они не поехали ни на Пхукет, ни на Шри-Ланку, ни в дешевую, как постные щи, Индонезию, а отправились на самолете в одно место, название которого обязались хранить в тайне. Еще раньше они продали значительную часть акций, чтобы оплатить пребывание в современной, стерильной больнице в южном Китае, где господину М. обещали новое сердце.
Сердце доставили вовремя, соответствие тканей было идеальным, операция прошла успешно. Старое, европейское, сердце сожгли в больничном крематории, хотя жена господина М. подумывала, не сохранить ли его и не забрать ли домой. М. напоминал себе, что хотел спросить, чье это сердце и что случилось с человеком, от которого он его получил. Да, он хотел об этом спросить, но не помнил, спросил ли в конце концов и обсуждали ли они вообще донора. Какой-то разговор был, но потом речь зашла о другом. А может, он вовсе не собирался спрашивать, может, в этой больнице такие расспросы не приветствуются. Впрочем, нельзя было ожидать от него слишком многого: он был еще слаб. Чувствовал себя плохо, голова кружилась, и М. постоянно с тревогой прислушивался к биению своего нового сердца. Ему казалось, что оно стучит как-то иначе, тяжело, словно он бегом спасается от погони.
Весна по Европе распространяется волнами. Зародившись в южной Италии и Испании, она осторожно продвигается на север – неведомыми тропами, неведомыми способами. В марте достигает юга Франции и Греции, в апреле вспыхивает в Швейцарии и на Балканах, в мае расцветает в Германии и Центральной Европе, чтобы к началу июня объявиться в Скандинавии.
Господин М. чувствует себя уже хорошо. Однако ему следует быть осторожным, поэтому, выходя на улицы своего европейского города, он надевает белую медицинскую маску. Рана заживает, напоминает эскиз новой счастливой жизни, бугристый рельеф, пока существующий лишь на кальке тела. М. испытывает ощущение странной подвешенности, как случалось в детстве, когда окружающее пространство еще не было заполнено значениями и каждое событие казалось единственным и неповторимым. Вот стайка голубей срывается с газона и улетает за крыши домов, на какую-то другую площадь. Их крылья поднимают ветерок, частички пыли взмывают и снова оседают, словно солдаты, которых по ошибке слишком рано призвали на войну и тут же отпустили домой. Господин М. теперь во всем видит знаки.
Он шагает – идеально соответствующий пейзажу своего города. Мир облегает его, словно хорошо скроенный пиджак, сшитый по размеру, во имя его стопроцентного удобства. Господин М. не склонен к высокопарным эпитетам, он всегда занимался машинами, ум у него точный и прагматичный, поэтому слову «счастье» он предпочитает «удовлетворение».
