102
Темный костюм, рубашка голубая, галстук – Бернар Пиво, глядя в камеру, представляет Ромена Гари, “сегодняшнего гостя, приглашенного на передачу о его жизни и творчестве”. Камера крупным планом показывает обложку его последнего романа, кремовую с одной черной и двумя красными полосами, потом картинка расплывается, фоном звучит мелодия Рахманинова, и на экране появляется Гари: темный костюм, рубашка белая, галстук (выбор был: или это, или мексиканское пончо), волосы с проседью до плеч, серебристая борода, сапфирно-синие глаза, физиономия все та же, что и в молодые годы, но из мужицкой ставшая скорее барской и изукрашенная горькими морщинами. Чувствуется, что ему не по себе, и это еще слабо сказано, его как будто что-то гложет, а что – с первого раза непонятно.
103
Понятно станет много позже. Узнать, в чем было дело, можно из книги, которую сегодня нигде не найдешь
[45]. У меня в руках она оказалась случайно – я наткнулся на нее как-то осенним днем, роясь в книжных развалах у букиниста на бульваре Сен-Мишель. Стал листать и наткнулся на главу, целиком посвященную Ромену Гари. Естественно, я тут же купил книжку и пошел с ней в Люксембургский сад, погода стояла прекрасная, а в книге не было и ста страниц, так что я прочитал всё в один присест.
Ромен Гари в студии “Апострофов”.
Гримерша рассказывала, что в тот вечер в январе 1980-го Гари пришел “на улицу Жана Гужона – вход в «Антенну-2» со стороны авеню Монтеня, 2 по вечерам был закрыт – в скверном настроении и неохотно уселся в гримировальное кресло”.
Тут, – пишет она дальше, – он увидел книжку, торчавшую из моей сумки, – “Страхи царя Соломона”, последний роман Эмиля Ажара, и сказал: “Ох уж этот Ажар, все только его и читают!” Когда настал черед Пиво гримироваться, я ему сказала: “Не говорите с ним про Ажара, похоже, он его не переваривает”. Но Пиво шутник: смотрю, перед самым выходом в студию он трогает Гари за руку и говорит: “Надеюсь, вам нравится Ажар. Я собираюсь побеседовать о нем”. Гари изменился в лице, глаза его расширились от изумления, и, кажется, он едва устоял на ногах, – я уж подумала, придется отменять передачу. Уже потом, после смерти Гари, я поняла, какое недоразумение произошло в тот вечер: он решил, что Пиво разгадал его тайну, узнал, кто такой настоящий Эмиль Ажар, и сейчас прямо с экрана расскажет это миллионам французов
[46].
104
Прочитав такое, пересматриваешь передачу другими глазами. Чувствуется, что Гари не по себе, и это еще слабо сказано, его как будто что-то гложет, и мы теперь знаем, что именно.
– Ромен Гари, – начинает Пиво, – вы были воином, участником Сопротивления, дипломатом, а сегодня вы писатель, автор многих известных книг, таких как “Европейское воспитание”, “Корни неба”, “Обещание на рассвете”, “Леди Л.”, “Свет женщины”, но помимо этого и в первую очередь (Гари бледнеет, думает: вот оно, сейчас он с ходу выстрелит Ажаром) вы сын женщины, которая уже в раннем детстве предопределила вашу судьбу. Давайте же начнем с истоков вашего успеха. Правда ли, что таким влиятельным лицом, я бы даже сказал, такой влиятельной личностью вы стали благодаря своей матери?
– Думаю, – отвечает Гари, вытирая лоб платком, – что матери я обязан всем. Я, как известно, русский (и заводит свою музыку: сначала свистит в манок: родился в Москве, отец – киноактер, мать исполняла Чехова, стоя на ящике из-под мыла, и т. д., потом играет на скрипичных струнах: всю войну я регулярно получал письма от матери, тогда как ее уже три года как не было в живых… и т. д., – словом, знакомая песня).
– Поистине необыкновенная мать! – подхватывает Пиво.
– Она стала необыкновенной, – отвечает Гари, – потому что “Обещание на рассвете” спасло ее от забвения, которое постигает всех матерей. Есть и другие необыкновенные матери с необыкновенными качествами, но о них никто не знает, потому что их сыновья не смогли написать “Обещание на рассвете”, вот и все. Тьма времен прячет множество прекрасных, неизвестных, никому не ведомых матерей, к тому же совершенно не считавших себя великими, как и моя. Необыкновенного в ней – яркость, пыл, темперамент, но не любовь. Она просто оказалась на переднем плане. Матери, знаете ли, никогда не получают должного воздаяния. Моя, по крайней мере, получила его в виде книги.
Дальше разговор переходит к его первым шагам на дипломатическом поприще.
– Вы ведь, кажется, сначала получили назначение в Болгарию? – говорит Пиво.
Да, говорит Гари и уточняет: в Софии он служил вторым секретарем посольства, и его пытались там завербовать в шпионы. Тут он рассказывает байку, которую позднее слово в слово повторит на “Радио Свобода”:
– Была там одна женщина, мы любили друг друга, точнее, занимались с ней любовью, что вовсе не одно и то же. И вот однажды посреди софийской улицы меня останавливают двое и говорят мне: “Вы Ромен Гари?” – “Да”. – “У нас есть кое-какие ваши фотографии, и мы хотим их вам отдать”. Идем в кафе, они показывают мне фотографии, на которых я голый вместе с той самой женщиной, на самом деле агентом милиции, тоже голой, нетрудно догадаться, в какой позе. “Да, – соглашаюсь, – пожалуй, отдайте”. Они дают мне снимки и в придачу говорят: “Конечно, мы могли бы раздобыть для вас и негативы, но за это вы обяжетесь оказывать нам некоторые услуги”. На это я им отвечаю: “Ну, вот что, господа, вы сняли меня, так сказать, в заключительной фазе. Поэтому на этой фотографии я выгляжу не лучшим образом, вид у меня довольно жалкий в смысле мужского достоинства. Если вы ее обнародуете, люди не будут знать, что это заключительная фаза, и могут подумать, что это начало и что я не оправдываю репутацию Франции и не достоин представлять свою страну за рубежом даже в этой сфере. Так что дайте мне второй шанс: выберем другую молодую женщину, лучше всего дочь вашего министра внутренних дел – а это была белокурая красотка, – и повторим сеанс, можете сами присутствовать в спальне и заснять все от и до. Идет?” Они промычали что-то невнятное, поднялись из-за столика и смылись, предоставив мне оплачивать счет.
Смех в студии, ведущий улыбается и продолжает:
– Потом вас переводят в Ла-Пас. Там вы узнаете, что вам присуждена Гонкуровская премия.
– Да, за “Корни неба”, я в этой книге заступался за слонов. Но напрасно – их все еще уничтожают по семьдесят тысяч голов каждый год. По случаю премии мне надарили множество подарков и в том числе, вы не поверите, статуэтку из слоновой кости.
– Не может быть!
– Да-да.
Потом заходит речь о жизни в Америке (Голливуд, Гари Купер, Кеннеди), но только не о Джин Сиберг (прошло всего четыре месяца, с тех пор как белокурый ангелок стал ангелом на небесах, где взамен жизни ей выдали перья, но окунать эти перья в чернильницу Гари не желает, не стоит и пытаться расспрашивать его об этом). Другое дело – его книги, тут – пожалуйста, задавайте любые вопросы. Почему вообще он их пишет? Потому что не хочет закончить как хамелеон. То есть как?
