– Ага, а чувство юмора в Ильфах и Петровых.
– В Ильфах мне нравится. А красоту в чём? В Мэрилинах Монро?
– Здесь мнения в каждой стране свои. С любовью проще. В Ромеах.
– Почему не в Джульеттах?
– Мне это будет напоминать о твоей подруге.
– Пожалуй, ты прав. В Джульеттах лучше будет измерять потерянное время. Это, кстати, она и звонила.
– Я понял. Зачем же так долго болтать, зная, что оно будет потеряно?
– Вопрос не по существу.
– Разве я назвал её существом? – никогда не нравилась она Артуру.
– Я протестую.
– Протест отклонён.
– Она поднимает мне самооценку. Внушает мне позитив. И вообще, ты же не думаешь о потере времени, когда сидишь в Инете или смотришь ТВ.
– Ты права, не думаю. Что у неё новенького?
– Как люди меняются, просто диву даюсь. Такая девочка была домашняя, в музыкалку ходила, на фортепиано. Как и все нормальные девочки, сочиняла стихи, сочиняла в стол, пока не вышла замуж. Муж купил новый стол, и стихов не стало.
– Разве она не развелась?
– Да, но стол остался.
– Может, ей стоит его выкинуть? Стол.
– Тогда и машину, и квартиру, и ванны, и собачку, и маникюр. Вряд ли она захочет. В основном она довольна своим настоящим, но иногда, конечно, ей хочется крикнуть: «Довольно! Сегодня хочу другого». «Неужели ты не слышишь, что это я говорю тебе, Артур?» Здесь появляется голос, он слишком долго не был на улице, он вырывается из груди, где так нудно томился и рисковал скиснуть, стать ряженкой. Голос встаёт на задние лапы и смотрит вокруг, потом, смело ступая по асфальту из нот, который для него проложили композиторы, идёт свободно и легко. Тысячи нот подхватили его, своего вождя, подняли вверх и понесли вперёд. Что это – бунт или маленькая революция? Шила пока не готова была выступать открыто.
Я не слышу. Ладонь моя зажимает бокал с холодным белым вином, я держу не за ножку, а за тело. Я знаю, что, пока не нагрею его, оно будет сохранять вкус, но стоит мне преступить грань, как вино потеряет свой шарм, очарование. Шила смотрит на меня, даже улыбка её пахнет миндальным шампунем. Неожиданно свет на кухне погас.
Когда резко вырубают электричество, ты проваливаешься в погреб, где хранится темнота. Она как вселенная. Чёрная дыра ночи. Жёлтая лужа на небе не просыхает. Я слышу, как ищут по полкам фонарики и свечи за стенами соседи, кто-то вышел в коридор проверить пробки, приобщиться к кому-нибудь, чтобы не было так страшно. Я нет, я пытаюсь смириться с ней, с темнотой, подружиться, может быть даже поболтать, такая редкость, полная темнота. Она молчит, я тоже молча смотрю на тёмные окна в домах напротив, там уже темноте ставят свечи, пытаясь вылечить свой страх. Я начал было уже привыкать и всматриваться в силуэты окружавших меня вещей. В этот момент его снова дали, свет. Будто маленький праздник, маленький Новый год. Всё закрутилось, завертелось, как прежде. Конвейер заработал. Шла сборка обыденных хлопот.
– Да будет свет, – произнесла сакраментальное и протянула вперёд руку с бокалом Шила. «Нет, я ещё не готова». Мы чокнулись. Она пригубила символически и поставила вино на стол.
* * *
Звёзды ныли. Серебряная молекула висела в холодном веществе пространства. Луна приелась. Я снова посмотрел на потолок, пытаясь уснуть. Сны на потолке были совсем не те, что шли на стене, когда я спал на боку. «Лучшие сны я смотрел, когда спал на тебе. Что ты скажешь, если я сейчас на тебя заберусь?» – «Раньше ты об этом не спрашивал, просто брал», – Ответило мне спящее лицо Шилы. Я встал и вышел на балкон. Снова увлёкся звёздами. Я стал всматриваться в них и заметил движущуюся точку. Спутник медленно шёл по улицам и переулкам. В космосе свои ПДД, своя система знаков и созвездий, своя разметка. Спутник явно искал парковку среди звёзд, вот он въехал в какое-то созвездие, прошёл сквозь, потом в другой двор и пропал из моего поля зрения. Я спустился с небес домой, ажурные решётки балконов пусты, они выпирают, словно части множества лиц, они облицовка. За ними человек. Человек и есть то самое помещение, где живёт душа, высотка или хибара, ему решать самому, если не сложилось до него генетически, чаще всего он сам прораб своему счастью. Я раб Шилы, я её раб, она моя рабыня тоже, работы много, мы выстраиваем день за днём из поцелуев, прикосновений, объятий жилище нашим высоким отношениям, мы владеем друг другом, сколько уже прошли мои, её руки, сколько они уже прощупали нашей кожи. Прорабы – это его предки, до того как он стал рабом центрального отопления, канализации, водопровода и прочих коммунальных удобств. Свобода вентилирует помещение. Здание венчает пентхаус. Там лежат на диванах, предаются оргиям мысли, потом выходят на балкон покурить, или курят прямо на кухне, в однушке, где ещё дети, тёща, жена. Жена. «Сначала она поставила в доме свою пластинку, затем поставила произношение в общение с мужем, дальше – на место свекровь, на ноги – детей, потом, решив, что главное сделано, поставила на плиту разогревать суп и до сих пор счастливо ест его со всей семьёй. Сильная женщина, глядя на таких, не хочется ставить на себе крест,» – всплыла в потоке моего сознания цитата из рассказа Шилы об одной из своих подруг. Я смотрел на звёзды, а в голове мял газету со вчерашней хроникой.
– Смотри, какой букет! – нашла она в новостях Насти фотографию и дала мне понюхать.
– Ты хочешь цветов? – снова вернулся я к своему плоскому экрану.
– У нас никогда не будет таких сюрпризов.
– Зачем ты её будишь?
– Кого?
– Зависть, ты так красиво сидела, она так крепко спала.
– Это чувство самое ужасное из всех, Шила. Перестань. Посмотри лучше, какой красавец, – показал я ей новый российский истребитель.
– Я только начала. Почему с годами всё труднее влюбиться?
– Всё из-за одиночества, оно словно любимое животное. Его не бросить и отдать некому. У всех полно своего.
– Так хочется влюбиться этой весной, – наконец она посмотрела на самолёт.
– Иди и влюбись.
– Конечно, как это по-мужски, послать женщину, вместо того чтобы исполнить её просьбу.
– Нравится? Истребитель шестого поколения.
– Ты истребляешь во мне всё живое, – снова уткнулась Шила в свой экран.
– Всё животное, ты хотела сказать?
– Я хотела, я хочу, я буду хотеть.
– Чёрт знает что, – вырвал я себя из дивана.
– А теперь ты пойдёшь точить из деревяшек своих зверушек. Зоопарк какой-то.
– Раньше они тебе нравились, – достал я из ящика кладовки одну из заготовок. Это был сучок, подобранный в парке, напоминавший слона. Но настроения оживлять млекопитающее не было. Хотя психотерапевт, которого я должен был посещать, настоятельно рекомендовал от депрессии. Будто я ею страдал. «Самый верный способ снять стресс – занять руки». Я занимал. У меня была целая куча такого древесного хлама, и даже появилась деревянная мечта: выточить из этих сучков и задоринок шахматы. Однако найти в лесу материал, из которого можно было бы сделать настоящую фигуру, было делом непростым, примерно как и найти настоящую фигуру в обществе. Кое-что я уже имел, а именно: 8 пешек, 2 ладьи, 2 коня, короля и ферзя. Я вернул этой армии слона.
