Совершив акробатический прыжок через порог чайной, Лыков разбередил зажившие было связки. Он снова носил руку на бинтах. Зато Азвестопуло выздоровел и теперь обходился без палки.
Алексей Николаевич получил письмо с кишиневским штемпелем. Эфраим Нехелес писал, что вынужден спасаться бегством. Заключил послание он так: «Найдите быстрее этого пса в образе человека! Иначе мне нельзя будет вернуться в Одессу. А жизнь без Одессы – не жизнь!»
Глава 13
Добрый христианин
К Лыкову в номер пришел озабоченный штабс-капитан Продан.
– Алексей Николаевич, непредвиденное обстоятельство. Я только что встретил одного человека в обувном магазине Кукуричкина.
– И что с того?
– Его зовут Владимир Александрович Никонов, он прокурор Нижегородского окружного суда. Мы с ним дознавали дело об убийстве кадета Аракчеевского корпуса в летних лагерях. И вдруг Никонов здесь, в Одессе… Хотел кинуться ко мне с объятьями, я жестом предупредил: тихо, молчи! Он человек сообразительный, прошел мимо. Но надобно ему объяснить. Выручайте. А то опять встретимся, и что тогда? Я ведь в городе по мобилизационным делам, а не по шпионским.
– Понял, сделаем.
В адресном столе сообщили, что статский советник Никонов остановился в гостинице «Франция» на Дерибасовской. Приехал из Нижнего Новгорода на грязи. Днем, когда прокурор отправился на прогулку, к нему подошел Азвестопуло с газетой в руке. Ткнул пальцем в страницу и тихо сказал:
– Добрый день, Владимир Александрович. Игорь Алексеевич Продан извиняется за ту встречу в магазине.
– А вы кто?
– Тоже секретный человек. Если увидите Продана, пожалуйста, делайте вид, что не знакомы с ним. Так надо.
Статский советник сообразил мгновенно. Он демонстративно уткнулся в объявление в поданной ему газете, а сам сказал с легкой насмешкой:
– Финти-фанты, кремлевские куранты… Все понял. Игорю Алексеевичу привет.
Два господина вежливо приподняли шляпы и разошлись.
Только разобрались с прокурором, как случилось новое событие. Сергей сидел в дежурной комнате сыскного отделения и, говоря одесским языком, телефонил.
Он обзванивал участки и запрашивал сведения о происшествиях. Лыков в кабинетике Черкасова играл с ним в шашки.
Было тихое приятное утро. Вдруг Андрей Яковлевич спросил командированного:
– А помните немца, что торговал запрещенными лотерейными билетами?
– Обер-ефрейтора? Кличка Белокурый?
– Да, Вернера Гереке.
– Помню, и что?
– Он на связи у Жука. Вчера сообщил любопытную новость. Получен приказ от германского вице-консула: отобрать к первому июня шесть лучших стрелков.
– Первое июня завтра.
– Я помню. Вот скажите мне, Алексей Николаич, зачем немчуре в нашем мирном городе лучшие стрелки?
Лыков задумался:
– Полагаете, на меня объявили охоту?
– Допускаю.
– Но как вы себе это представляете? Шесть человек придут с ружьями на плече в Одессу? Их задержит первый же городовой.
– Да они уже здесь, – настаивал главный городской сыщик. – Прописаны как обыватели. Гереке вон поселился на Раскидайловской улице. Его вызовут, вручат винтовку и дадут приказание. Только он уже не успеет сообщить нам какое.
– Пугаете вы меня, Андрей Яковлевич.
– Ничуть. Последнее покушение показало что? А то, что Балуца перешел под германскую руку. Думаю, это он стрелял в вас из авто. А за рулем сидел немецкий шофер. То-то мы никого не нашли, у всех алиби – колбасники своих не выдают.
Разговор начал надоедать Лыкову, и он сменил тему. Понятно, что одесситы спят и видят, как бы быстрее спровадить командированного домой. Вон уже и германские стрелки в ход пошли…
Дверь открылась, и в кабинет заглянул Азвестопуло:
– Алексей Николаевич, вам письмо принесли.
– Кто?
– Курьер.
– Давай сюда.
Сыщик принял пакет, осмотрел. Тонкий конверт – видать, внутри совсем короткая записка. Помета: «Кс
[78] Лыкову лично в руки». Обратного адреса нет.
Он согнул конверт пополам, сунул в карман и продолжил игру. Что-то подсказало питерцу, что вскрыть письмо лучше без свидетелей. Только через час он смог это сделать.
К тому времени Лыков с Азвестопуло сидели на веранде все той же кофейни в огромном доходном доме Либмана. Алексей Николаевич распечатал письмо, вынул куцый листок и прочитал:
– «Ваш враг прячется на Сухом лимане в доме Оренгезе. Поторопитесь. Добрый христианин».
Сергей выслушал, отобрал у шефа конверт с запиской и внимательно осмотрел их.
– Никаких подсказок не оставил. А еще добрый.
– Что такое Сухой лиман? – нетерпеливо спросил коллежский советник.
– Его еще называют Клейн-Либентальским. Самый дальний и самый мелкий из пригородных лиманов. Поэтому концентрация соли там всех ниже, зато вода нагревается быстрее, чем в других.
– А что за дом Оренгезе?
– Понятия не имею, – пожал плечами грек. – Надо ехать, смотреть. Но…
– Что? Говори.
Сергей помялся и сказал:
– Считаю анонимку правдоподобной. Балуца попросил убежища у немцев. А там как раз они и обосновались. На одном берегу лимана поселок Клейн-Либенталь, откуда, кстати, родом бывшая жена капитана Двоеглазова. Три тысячи жителей, большое селение! А на другом берегу колония Александровка, иначе Арнаутское. Там семьсот человек проживает. Есть где спрятаться.
– Но в письме говорится о самом лимане и каком-то особом доме.
– Наведем справки в уездном полицейском управлении.
Лыков задумчиво пил кофе, потом спросил:
– Говоришь, Сухой лиман всех дальше от города?
– В пятнадцати верстах. И меньше всех заселен. Только одно частное гидропатическое лечебное заведение, еще рядом ресторан. В Андреевском и Хаджибейском лиманах гораздо более людно и шумно. А почему вы спрашиваете?
– Да Черкасов сейчас рассказал. Освед Гереке – помнишь такого? – сообщил: германский вице-консул зачем-то приказал собрать к завтрашнему дню шесть лучших стрелков из колонистов.
– Так-так… Дорога вдоль моря, народу мало… Из винтовок нас можно расстрелять на расстоянии. Мы со своими пистолетиками опасности не представляем.
– Но средь бела дня! В пятнадцати верстах от Одессы. С трудом верится.
– Запросто. Каждый выпустит пачку
[79] беглым огнем, и из нас сделают решето. Сядут в заранее приготовленные экипажи – только их и видели. А там по цепочке: Гросс-Либенталь, Мариенталь, Иозефсталь, Петерсталь – соотечественники спрячут.
