– Ханна пытается меня убить! – перебила Сюзетта мужа.
Они остановились в нерешительности на пороге кабинета. Супруги переглянулись, на их лицах отразилось одно и то же выражение обреченного смирения.
– В прошлый раз, во время вашего первого визита, мы провели вместе совсем немного времени, – сказала Беатрикс, – но я все же обратила внимание на черствость и бесстрастность Ханны.
– И что это значит? – спросил Алекс.
– Думаю, сегодня мне лучше сначала поговорить с ней, может, удастся выяснить что-то еще.
ХАННА
Беатрикс пообещала, что сейчас вернется, что ей нужно просто опустить штору в соседней комнате, чтобы им никто не мешал. Ханна нашла пазл, на котором был изображен дворец, совсем как настоящий, и разложила на столе детали. Мгновение спустя вернулась Беатрикс и закрыла за собой дверь.
– Рада тебя видеть.
У Беатрикс был приятный – мед и маргаритки – голос. Она подошла к столику на колесиках у стены, взяла из пластмассовой коробки лист бумаги и села рядом с девочкой на маленький стульчик.
– У тебя будет куча времени поиграть в этот пазл, пока я буду говорить с мамой и папой. Как думаешь, мы с тобой могли бы в течение нескольких минут заняться чем-нибудь вместе?
Ханне понравилось, что она воспользовалась словом «вместе». Благодаря милым манерам Беатрикс девочке казалось, что она ее слушает и понимает, не задавая глупых вопросов и не показывая никаких карточек. Она напоминала девочке героиню одной из книг, которая когда-то ей понравилась, – бабушку мира и всех созданных природой существ. Иногда старушка в книге уподоблялась крестной матери в облике улыбчивой феи с ямочками на щеках, а порой – океанским волнам или дереву с приветливо раскинувшимися ветвями. Она все знала и во всем видела добро. В присутствии Беатрикс грудь Ханны будто наполнялась какими-то волшебными пузырьками, поэтому она кивнула и отодвинула от себя коробку с пазлом.
– Ты, похоже, повредила руку. Теперь тебе лучше?
Ханна кивнула. Сейчас у нее и в мыслях не было возлагать вину за это на папу. В тот момент он был лишь куклой, которую дергала за ниточки мама.
– Думаю, минувшие выходные для всех вас стали напряженными.
Энергичный кивок.
– Надеюсь, все было не так страшно?
Ханна чуть склонила голову набок, покачала ею из стороны в сторону и закатила глаза. Беатрикс улыбнулась, вслед за ней улыбнулась и Ханна, потому что это нравилось Беатрикс.
– Ты слишком храбрая, чтобы бояться?
Размашистый энергичный кивок головой.
– Я так и думала.
Беатрикс разложила на столе несколько листов плотной бумаги разных цветов и с негромким щелчком открыла пластиковую коробку с карандашами и мелками.
– Я вот что подумала… Может, ты мне что-нибудь нарисуешь? Скажем, мамин портрет?
Ханна озадаченно наморщила личико и показала на соседнюю комнату.
– Да, понимаю, она совсем рядом, и ты думаешь, что я и так знаю, как она выглядит, правильно?
Ханна кивнула. Беатрикс была удивительно умна.
– Но понимаешь, все люди видят по-разному: одни – одно, другие – другое. Мне хочется понять, какой ты видишь маму.
Вот так, очень и очень умно. Беатрикс поняла, что мама всегда носит маску, и решила выяснить, что под ней. Ханна схватила лист красной бумаги и черный мелок. Несмотря на мамин полезный урок, люди у нее по-прежнему не получались, поэтому она ограничилась одним лишь лицом. Большая круглая голова. Маленькие, злые глазки. Звериный рык. Некоторые зубы торчат наружу. Затем, чтобы у Беатрикс не осталось никаких сомнений, она добавила треугольную широкополую шляпу и грубо ее заштриховала. После чего повернула рисунок, чтобы доктор могла видеть его нормально, а не вверх ногами.
– Это что, шляпка ведьмы? – спросила та.
Да, да и еще раз да.
– Твоя мама – ведьма?
В самое яблочко!
– Понятно… Она говорила мне о Мари-Анн… Кажется, эта Мари-Анн была ведьмой?
Кивок головой.
– Она тебе помогала?
Да. Но… Ханна постучала черным мелком по шляпке мамы, потом еще и еще.
– Но мама тоже ведьма?
Ханна вытаращила и округлила глаза, потом медленно кивнула, чтобы Беатрикс осознала всю серьезность положения.
– А мама – страшная ведьма?
Что да, то да. Ханна взяла карандаш и махнула им, словно волшебной палочкой, пытаясь показать Беатрикс, как мама накладывает заклятия. Сделала злое, болезненное, изможденное лицо и взмахнула карандашом-палочкой.
– Это волшебная палочка? Мама насылает проклятия?
Вместо ответа Ханна схватила еще один лист бумаги – на этот раз светло-голубой – и с помощью синего мелка попыталась изобразить папу. Чтобы Беатрикс его узнала, приделала ему длинные ноги и кое-как изобразила бородку.
– Это папа?
Кивок головой. Ханна показала на мамин портрет, взмахнула карандашом-палочкой и ткнула им в рисунок папы.
– Мама наслала проклятие на папу?
Да!
– О боже, это ведь очень серьезно. Зачем маме это надо?
Ханна взяла красный мелок и нарисовала посреди папиной груди кривобокое сердце. Потом приложила ладони к собственной груди, одну поверх другой. Ткнула пальцем в нарисованное папино сердце, потом в настоящее свое.
– Папа тебя очень любит.
Ханна показала на свое сердце, затем на его.
– И ты тоже его любишь.
Решительный кивок.
– Должна сказать, Ханна, что ты молодец: прекрасно выражаешь свои мысли.
Широкая, до самых ушей, улыбка.
Объяснить следующую часть было чуть сложнее. Ханна изобразила их с папой взаимную любовь, несколько раз показав то на его сердце, то на свое. Затем с недовольством и злостью схватила мамину палочку и взмахнула ею, словно мечом, разрубая соединявшие их с папой узы.
Беатрикс нахмурилась. Ханна махнула еще раз, чтобы ее наконец поняли.
– Думаешь, мама хочет, чтобы папа перестал тебя любить?
От облегчения у Ханны обмякло все тело. Она возбужденно вскочила и чмокнула Беатрикс в щечку.
– Приятно, когда тебя понимают, да?
Ага, еще как.
– Знаю, пока ты еще не готова, но в один прекрасный день, когда тебе удастся преодолеть трудности, многое станет легче. Понимаешь, заговорить и начать общаться с окружающими нелегко, но когда ты это сделаешь, реакция и понимание с их стороны станут тебе наградой и принесут много радости.
Ханна пожала плечами, не в состоянии до конца представить себя болтающей и несущей всякий вздор, как остальные. Ее все еще пугало, что самые главные слова будут слетать с ее губ мертвыми жучками и несусветной чушью, которая не принесет ей ничего, кроме осуждающих взглядов. Она подогнула под себя ногу и опять села.
