Из-за книги, какой бы увлекательной она ни была, Сюзетта почувствовала себя одинокой, поэтому отложила ее и поудобнее устроилась в кровати, вторгнувшись и на половину мужа. Ханна уснула; Алекс по привычке помог ей принять ванну и уложил в постель. Теперь он работал наверху, и она понимала, что у нее нет никаких причин чувствовать себя брошенной: муж весь день развлекал девочку, дав ей возможность отдохнуть. Но она хотела близости. Крикнуть, рискуя разбудить Ханну, Сюзетта не могла, поэтому позвонила по телефону.
– Эй, ты скоро закончишь?
– Думаю, никогда.
– Может, тебе уже пора ложиться?
– Что это ты надумала?
Она уловила в тоне Алекса игривые нотки, но не хотела его разочаровывать и сообщать, что ей просто хотелось поболтать.
– Увидишь.
Ее голос звучал сонно и ничуть не соблазнительно, но он пообещал, что сейчас придет.
Сюзетта выключила лампу и отдала комнату во власть мягкого света ночника, стоявшего на прикроватном столике. Ей не составляло никакого труда представить, как муж в холодном сиянии компьютерного монитора сохраняет результаты работы в облачном хранилище. Ни порнографии, ни ссылок, позволявших ему поддерживать интерес к ней, в ноутбуке Алекса она не нашла, зато обнаружила сайт, где Ханна раздобыла фотографии покойников, – ханжеский феномен, хотя, надо признать, и патологически завораживающий. Просмотрев историю браузера, Сюзетта испытала скорее облегчение, нежели чувство вины, лишь удостоверившись в том, что знала и так. Глупо, что она заподозрила мужа, пусть даже на миг, и переложила на него вину за козни Ханны. Алекс не был извращенцем, и Ханна наверняка обрушила бы на него свой гнев, если бы он ее каким-то образом обидел. Но ее все еще тревожило то, как избирательно дочь подошла к процессу выбора фотографий. На многих сайтах были дети, от младенцев до подростков, еще на нескольких – мужчины. Однако Ханну заинтересовали лишь покойницы в возрасте около тридцати пяти лет. Сюзетта вспомнила о гневе, порой охватывавшем ее, когда она подростком лежала по ночам без сна и мучилась от боли в животе. Иногда она представляла, как прокрадывается в спальню матери и вонзает в ее спящее сердце нож.
Неужели и Ханну преследуют такие фантазии? Иногда Сюзетта боялась, что девочка прочтет ее мысли; сожаления, которые она старательно в себе подавляла; надежду на то, что любовь затмит ее прохладные чувства (если бы только Ханна вела себя с ней приветливее!); отчаянное желание освободить больше времени и личного пространства.
Минуту спустя на лестнице послышались шаги Алекса. Он старался идти тихо, но ступеньки все равно скрипели под ним. Войдя в комнату, он сорвал с себя футболку и швырнул ее на пол. Потом закрыл за собой дверь и бросился на кровать рядом с ней.
– Hej, älskling.
– Hej.
Она прижалась к нему и несколько раз провела пальцами по спине, выписывая причудливый рисунок.
– Мне тебя не хватало.
– Ой, как приятно. Тебе лучше?
– Честно говоря, нет.
– И в чем, по-твоему, дело? Думаешь, это из-за операции?
Он поднялся на локте и посмотрел на нее.
– Не знаю. Может, я что-нибудь съела? В конце следующей недели, перед приемом доктора Стефански, сдам анализ крови. Но это не должно быть воспаление.
– У нас столько всего произошло. Я имею в виду Ханну.
– Может быть, из-за этого. Мне пришлось немного понервничать.
– В котором часу у нее консультация в понедельник?
– В четыре. Мы пойдем туда сразу же после школы.
– Хочешь, я тоже подъеду?
– В самом деле?
Его предложение удивило Сюзетту. Водить Ханну – к врачу, стоматологу, парикмахеру, в школу – входило только в ее обязанности.
– Я смогу пораньше освободиться и в половине пятого подъеду.
– Если хочешь, конечно, подъезжай.
Он заправил ей за ухо прядь волос.
– Может, эта Беатрис…
– Беатрикс. Доктор Ямамото.
– Может, ей захочется поговорить и с нами обоими?
Сюзетта не была уверена, хорошо ли это, если доктор Ямамото услышит от них описание двух совсем разных детей. В глубине души она ни с кем не желала делить Беатрикс. Алекс даже не знал о последнем происшествии: Сюзетта рассказала о нем только доктору Ямамото. И ей оставалось только гадать, сколько времени та проведет с Ханной наедине.
– Не знаешь, что ответить? – спросил Алекс без намека на осуждение в голосе.
– Честно говоря, понятия не имею, захочет ли она говорить и со мной, и с тобой. По телефону мы этот вопрос не обсуждали. Но я уверена, что рано или поздно это случится.
– А ты хочешь, чтобы я приехал?
Не желая ему отказывать, Сюзетта ответила «да».
Она пыталась выказывать мужу больше благодарности, чем в действительности испытывала. Минуту они просто мечтательно смотрели друг другу в глаза.
Он нежно прикусил ей губу. Она не сопротивлялась, но поддерживать флирт не стала.
– Устала? – спросил он.
– Ты скучаешь по тем временам, когда мы с тобой без конца болтали обо всем на свете?
– Конечно. Иногда. Но жизнь движется вперед.
– А мы движемся вперед?
– Разумеется. Как семья.
– Но теперь мы говорим и думаем только о Ханне. А что насчет нас – тебя и меня? Мы продвинулись вперед?
– Сейчас все по-другому. На нас теперь лежит бóльшая ответственность.
– Я не чувствую в своей жизни личного прогресса, – сказала она. – Покатилась вниз по крутому склону и никак не могу освободиться.
Алекс, и без того грустный из-за ее слов, совсем поник.
– Ты хорошая… мать, жена и партнер… Но я понимаю, что тебе хочется большего.
– Да, хочется…
Она откинулась на спину, уставилась в потолок и попыталась справиться со своими чувствами, облечь эмоции в слова.
– Чем бы ты хотела заниматься?
– Не знаю. В том-то и дело. Это… бесцельное чувство.
– Ханна пойдет в школу. Если хочешь, я с удовольствием придумаю нам больше совместных проектов.
Он осторожно придвинулся к ней, но она не была готова к более интимному общению. То, что ему казалось таким простым решением, лишь усугубляло ее смутную неуверенность.
– Просто я помню, как любила свою работу и сотрудничала с тобой до рождения Ханны… Мои мысли без конца занимал какой-нибудь проект. Сам знаешь, какая я ответственная: не могла успокоиться, пока все не закончу. Тогда я не хотела думать, что не смогу ничего делать из-за болезни. Но теперь стала старше и не понимаю, должна ли соблюдать осторожность или послать ее ко всем чертям. Вероятно, я стала трусихой. Сейчас мне слишком хорошо известно, как плохо все может быть.
