И снова все мы крикнули, что готовы, но затем Артем понес какую-то околесицу и я перестал вникать.
Врачи утверждают, что в нашем климате у людей часто случается дефицит витамина Д. Уныние, рассеянность, бессилие – все это его симптомы. А у нас пятерых определенно был дефицит Матусевича в организме. Каждый получал от него что-то свое – и преображался.
Мне удалось излечиться от комплекса ничтожества. Если несколько лет спустя я смог влюбить в себя самую красивую девушку, которую когда-либо встречал, благодарить за это стоило Матусевича.
Борька – тот был счастлив присоединиться к стае. К началу второго курса он был без пяти минут пария: паршиво учился, хамил всем, думаю, исключительно от неуверенности. Вокруг были одни насмешливые умники, Борька к такому не привык. От него веяло неприкаянностью одиночки. Артем включил его в свой круг, и Лобан преобразился.
Что касается Эмиля, тот нашел девушку, которая не млела от первого же пристального взгляда его голубых глаз. Ему по душе было находиться в состоянии вечно отверженного, хоть вряд ли он признавался себе в этом.
А Сенцова… Думаю, их роднила с Артемом полная безбашенность. «Мы свободны от условностей, – провозглашал Артем, – мы позволяем себе делать лишь то, что хотим!»
С Климом сложнее. Я толком не помню, как его прибило к нашей компании. Он умел смешить Артема, выдавая шуточки в самый неподходящий момент и разряжая обстановку. Хотя мне он всегда казался чем-то испуганным. Ну, знаете: человек, который шутит от страха, потому что он видел, что так делают в фильмах.
2
Именно Клима я встретил десятого октября – в тот день, когда впервые спустился в подвал. Его физиономия торчала в окне «Шоколадницы». Я шел мимо и, когда увидел его, чуть не вошел лбом в витрину. От моего вопля шарахнулись прохожие: «Васька!»
Я ввалился внутрь – довольно бесцеремонно, думается мне сейчас, – обнимал его, тряс ему руку и восторженно твердил, как он заматерел. Василий и в самом деле разъелся и даже как-то уплотнился. На стуле рядом висела его дубленка – тонкая, с белой кудрявой овцой внутри. Я, смеясь, спросил, откуда он явился. Не мог представить, чтобы молодой мужик носил в октябре дубленку. Клим сказал: из Новосибирска.
Первое, о чем я спросил его: куда он исчез в декабре две тысячи девятого. «Брат, мы реально думали, ты помер». Я улыбался как идиот. Он что-то промямлил: отец выгнал его… родственники в другом городе… Стало ясно, что ему неприятно говорить об этом, и я сменил тему.
О себе Вася рассказывал неохотно. Был женат. Разведен. В Москве ненадолго. Поселился в гостинице. С отцом не видится. Ни о ком ничего не знает.
Я заметил, что вид у него какой-то болезненный. В какой-то момент даже показалось, что он не рад меня видеть. Но Клим стал расспрашивать о нашей компании, и это впечатление исчезло.
Порадовать его мне было нечем, но я не ожидал, какое тягостное воздействие окажет мой рассказ.
Он слушал о смерти ребят, бледнея с каждой секундой. Официант задержался возле столика и с беспокойством спросил, все ли у нас в порядке. Клим выдавил: «Все нормально», и попросил счет.
– Тебе уже пора? – Я всерьез огорчился. – Может, завтра посидим спокойно, по-человечески? Тут неподалеку есть неплохое место, китайская кухня…
Василий махнул рукой, заметив такси.
– Где ты остановился, Клим?
Скрипнули шины о бордюр. Он вздрогнул, обернулся ко мне и вполголоса выговорил:
– Беги…
Такси давно уехало, а я стоял на тротуаре и пытался понять, что это было.
Объяснение пришло, когда я топал от остановки в свой поселок. Мне попадались статьи, в которых описывался вид душевного нездоровья, заставлявшего людей покидать обжитые места в одно мгновение. Может быть, так проявлялся страх смерти. Больные бросали семьи, не трогали своих вещей, просто уходили навсегда.
Если предположить у Клима эту болезнь, его поведение становилось понятно. Он нездоров, глубоко нездоров. Может, мания преследования? Бедняга…
И на этом я выкинул Васю Клименко из головы.
3
От березы, растущей через дорогу, протянулась тень до моей скамьи. Я задумался, когда ел в последний раз, и, к своему удивлению, понял, что совершенно не голоден. Но нужно было что-то сообразить с ночлегом.
Вернуться в коттедж? Ни за что.
Стоило мне подумать о рытвинском доме, как вновь заболела голова. Я с силой прижал ладони к вискам и вдруг увидел…
Кухня с дубовыми стульями. Я тяну руку за телефоном. Мне страшно, меня колотит, и сотовый едва не выпадает из ладони, когда я бегу к двери. Из полумрака возникает женское лицо, и прежде чем я успеваю сказать хоть слово, на меня обрушивается страшный удар.
Меня ударила женщина! Но все остальное по-прежнему оставалось во тьме. Кто привез меня в комнату с заклеенным окном? Кто связал руки и поставил миску воды, точно собаке?
Я вспомню и это, мне нужно только время.
В кармане нашлись деньги, несколько тысячных купюр. Пару минут я сидел в состоянии полного отупения. Откуда они? Потом махнул рукой: слишком много вопросов без ответов. Я поискал еще и за подкладкой нащупал небольшой прямоугольник. Вытащил его и уставился на маленький блокнот. С обложки на меня смотрел Тоторо – хранитель леса из мультфильма Миядзаки, похожий на большой серый мешок с круглыми глазками. Я люблю Миядзаки. Не знаю никого, кто лучше него рассказывал бы о детстве.
К сестре ехать нельзя. Кто бы ни была та девушка, она пыталась меня убить и попытается снова; не исключено, что во Владимире меня уже ждут.
Я поймал себя на том, что говорю как Василий Клименко. Безумие заразно.
Пять минут спустя парк остался за спиной. Невдалеке мелькала неоном вывеска «Хостел»: туда-то я и направился.
4
Рассвет застал меня на железнодорожном мосту над Яузой. Андроников виадук! Одному Богу ведомо, как я тут очутился.
Вообще-то здесь нельзя ходить. На столбах развешаны камеры, но не было случая, чтобы кто-нибудь прогнал меня отсюда, а я бывал здесь часто. Когда проходит поезд, тебя отбрасывает плотным горячим потоком к ограде – полузабытое детское ощущение… Очень его люблю.
Одежда на мне была чистая, а в кармане нашелся теплый кулек, пахнущий едой. В кульке оказалась свежая сосиска в тесте, и я невольно рассмеялся. Хорошо бродить по свету с карамелькой за щекой. Если только ты не мучаешься провалами в памяти.
Кажется, накануне вечером я пытался найти место для ночлега. Вывеска… Непреклонная девушка, требовавшая паспорт… или это был парень? Не помню. Но где-то же я переночевал! И даже купил себе завтрак, хотя от этого действия у меня не осталось и тени воспоминаний.
Был фильм о женщине, которая каждое утро просыпалась, забыв всю свою предыдущую жизнь. Помню, когда я смотрел его, мне плохо удавалось следить за сюжетом, до такой степени меня потрясло ее заболевание. Я прочел, что антероградная амнезия, даже в такой тяжелой форме, – не выдумка сценаристов. Успеть за день вырастить заново свою личность, а спустя каких-то восемь часов начисто утратить ее, и так до бесконечности, – в тысячу раз хуже Сизифа с его камнем. Тот, по крайней мере, страдал один. Близкие не мучились вместе с ним, каждое утро подводя его к горе и объясняя маршрут до вершины.
