Старшую сестру назвали Ксенией, младшую Анной, мальчика – Львом, а третью девочку Олей.
– Лека, – вдруг тихо сказала Бурбонская. – Она ведь умерла?
Эльвира повернулась к Ксении Федоровне.
– Ты помнишь?
– Мне долго снился сон, – вздохнула Бурбонская, – я в комнате, где стоят кровати, на них спят дети. Вдруг появляются люди с каталкой, на нее кладут мою соседку. У нее длинные красивые волосы. Я пугаюсь: «Куда забирают Леку?» Одна из женщин объясняет, что с ней все будет хорошо. Меня сновидение отчаянно пугало. Один раз я рассказала о нем маме, та пояснила, что я в детстве попала в больницу… Но потом все выяснилось. Мамочка перед смертью рассказала мне правду.
– Какую? – тут же спросил Иван Никифорович.
Глава 33
– Простите, – смутилась Ксения, – я перебила Эльвиру Борисовну.
– Ничего, детка, – кивнула Радионова, – говори. Твоя мама определенно знала больше меня.
Бурбонская прижала руки к груди.
– Валентина Сергеевна очень меня любила. Мне и в голову не могло прийти, что я приемная. Но, понимая, что вот-вот уйдет из жизни, мамуля открыла мне истину. Я узнала про лабораторию Шляхтина. Мама не скрыла, что я без роду без племени, найдена на дороге вместе с младшей сестричкой. Кто мы? Как очутились на шоссе? Никто не знал. Григорию Шляхтину для эксперимента требовались совершенно здоровые дети. Но разве кто-то из родителей отдаст свою кровиночку в лабораторию? Значит, надо использовать сирот, о которых никто не побеспокоится. В приюты редко попадают дети с нормальным развитием. Чаще всего там живут те, кого забрали из неблагополучных семей. Шляхтин сам ездил по интернатам, искал подходящих ребят.
– Можно вопрос? – не удержалась я. – Неужели ученые не испытывали жалости к почти младенцам, которых собирались использовать в качестве лабораторных мышей? Ведь одна девочка умерла!
Ксения растерянно замолчала, вместо нее заговорила Эльвира:
– Ваш вопрос наглядно демонстрирует отличие обычного человека от гения. Вы в ужасе от того, что детям ставили капельницы, потому что не видите дальше собственного носа. А великие умы думали обо всем человечестве, о том, что есть возможность продлить людям активную жизнь. Дети в данном случае просто объекты эксперимента.
– Хорошо, что я не гений, – буркнул Коробков.
– Мама не скрыла от меня, что Ольга скончалась, – сказала Ксения, – но после вскрытия выяснилось, что у нее была аневризма головного мозга. Внешне девочка выглядела здоровой, анализы прекрасные. КТ, МРТ тогда не было. Обнаружить сосудистую патологию не могли.
– И второй вопрос, – продолжила я. – Ученым дали всего пять лет, а они замахнулись на работу, результат которой сами не увидят, умрут до того, как детям исполнится сто лет.
– Ну и что? – удивилась Эльвира. – Другие их опыт закончат. Последователи. Ученики.
– Коллектив через пять лет разогнали, – напомнила я.
– Ну, точно этого никто не знал, – возразила Радионова, – срок могли продлить, все на это надеялись. Шляхтину удалось найти детей, которые отличались завидным здоровьем. Им стали ставить капельницы. Несколько лет подряд, регулярно. А потом лабораторию закрыли. Малышам, с которыми проводили эксперимент, предстояло отправиться в приют, но никто из ученых не хотел прерывать работу, поэтому Шляхтины удочерили Аню, Орловы – Леву, а Ксению взяли Бурбонские. У Григория и Антонины остался запас инъекций, их можно было приготовить, составляющие покупались в обычной аптеке. Детям продолжали ставить капельницы.
– Верно, – перебила ее Бурбонская. – Не знаю, что сказали остальным, а мне объяснили: «Ксюшенька, это витамины, они помогут тебе быстрее расти».
– Дети становились старше, – заметила Эльвира, – взрослым было невыгодно, чтобы ребята поняли: они все почему-то должны терпеть вливания. Поэтому после развала лаборатории малыши не встречались, и никому из них не объяснили, что они приемные.
– Мама до конца жизни молилась на фотографию отца, постоянно говорила: «Доченька, никогда не забывай, из какой ты семьи, учись на отлично, не позорь фамилию Бурбонских», – вздохнула Ксения. – Я жила с гордостью за своих предков. И вдруг узнаю правду. Хорошо, что я уже давно стала взрослой, Геннадий в школе учился. Но даже в этом возрасте я испытала шок и растерянность. Кто я? Кем были мои биологические родители? И, оказывается, у меня есть сестра?! Еще мама сообщила, что у них с папой не осталось никаких документов о работе лаборатории. Все дневники наблюдений остались у Антонины. Куда бесценные бумаги делись после ее смерти? Ответа нет. В день смерти Федора Степановича мама позвонила Антонине Шляхтиной, которая давно вдовствовала. После того как скончался Григорий, Тоня резко оборвала общение со всеми. Мой папа и другие сотрудники лаборатории упрашивали вдову отдать им все документы. У родителей была недвижимость в подмосковной глуши, они собирались там продолжать работу. Орлов и Радионов примкнули к Бурбонским. Антонина отвечала всем одинаково: «У меня ничего нет». И все! Далее она контактировать с бывшими коллегами отказалась. Почему? А спросите ее! Если разобраться по сути, документация принадлежала всем ученым. Шляхтина ее просто захапала! Уж не знаю, как бы дальше развивались события, но вскоре ушел из жизни мой отец, за ним Радионов. А Орлов решил заняться чайным бизнесом. Идея восстановить за свой счет исследования завяла на корню.
Умирая, мама назвала мне имена-фамилии всех детей. Ясное дело, первой я решила найти Аню. Получить телефон и адрес Анны Григорьевны Шляхтиной оказалось просто и позвонить ей тоже. Но я рассудила так: если мне позвонит незнакомая тетка с заявлением: «Здрасти, я ваша родна сестра», – что я ей отвечу? «У меня нет ближайших родственников». Если же неизвестно кто будет настаивать, без приглашения приедет в гости, я никогда его не пущу в дом. Я навела справки об Анне, узнала, что она, в отличие от меня, живет с дочкой бедно, и в голове возник план. Я решила стать Анечке лучшей подругой, а уж потом, через несколько лет, открыть правду. Но как нам познакомиться, встретиться?
Ксения улыбнулась:
– Я придумала целую пьесу. Мне за небольшую плату помогла одна женщина. Она «случайно» встретилась со Шляхтиной, назвалась Кирой, предложила Ане пожить с ребенком у нее на даче. Бесплатно. Надо было только присмотреть за домашними животными.
Ксения засмеялась:
– Кошечку и собачку я подобрала на помойке, прикормила их, приголубила во дворе. Мне в селе принадлежали два дома, но об этом соседи не знали. Известно было, что хозяйка одной избы живет в Москве. То, что Аня мне родня, никто не знал, фамилии-то разные. Кто платит за свет и прочее, тоже людям неведомо. Прекрасно знаю деревенские нравы, сплетни, которые распускают бабы. Если выяснится, что Ксения Бурбонская владеет парой построек, на меня покатит цунами зависти, злобы, пересудов. Оно мне надо? Я очень надеялась, что Аня не устроит тщательную проверку Киры, денег-то со Шляхтиной не требуют! И все вышло по-моему. Да не совсем так, как я рассчитывала.
