Хорошо, что мне шесть недель нельзя заниматься сексом. Я даже не могу смотреть на свои послеродовые формы без содрогания, не говоря уже о том, чтобы их наблюдал Такер.
– Грудное вскармливание все еще в ходу? Я всегда использовала молочную смесь, и, кажется, это пошло на пользу твоей матери и тебе. – Бабушка выжидающе смотрит на меня, когда я вхожу в гостиную.
– В больнице сказали, это лучший вариант.
– Хм, кажется, я читала что-то такое в People. Ну, тогда тебе нужно покормить бедную малышку.
Она передает мне ребенка, я осторожно прижимаю Джейми к груди и несу ее в спальню. Сидя на краю кровати, приподнимаю край футболки, прижимаю ее подбородком к груди, а затем поднимаю малышку. Она тыкается в грудь, словно маленький зверек, пока не находит сосок, который тут же принимается сосать.
Я вздыхаю с облегчением и откидываюсь назад, упираюсь плечами в стену. Консультант по кормлению предупредил, что грудное вскармливание чертовски сложное… Ну, она не использовала именно эти слова, но я благодарна за то, что пока все идет хорошо.
Взяв телефон, я одной рукой набираю сообщение.
Я: Я дома.
Хоуп: Когда можно будет прийти?
Карин: НЕТ! Я еще не закончила пинетки. Возвращайся в больницу!
Я: Ты прямо как Такер. Он тоже не хотел уезжать оттуда.
Карин: Слушай отца своего ребенка.
Хоуп: Она не вернется обратно в больницу из-за того, что ты не закончила вязать. В больнице держат только два дня. Как ты себя чувствуешь?
Я: Уставшей. Напуганной. В больнице Такер сказал, что любит меня.
Хоуп: О боже.
Карин: О боже.
Хоуп: И что ты ответила?
Карин: Она сказала, что не верит в любовь, так?
Я показываю телефону язык.
Я: Притворилась, будто не слышу его.
Хоуп: Бог мой.
Карин: Видишь!
Хоуп: Это худшее из всех возможных вариантов.
Неужели? Как будто сама не в курсе.
Я: Это был эмоциональный момент. Не стоит серьезно воспринимать его слова.
Хоуп: Ты дура. Я с тобой больше не дружу.
Карин: Зато бескорыстная.
Я: Спасибо, К.
Хоуп: И все-таки ты дура.
Я: Неправда. Его мать меня ненавидит. Т. вынужден жить в Бостоне из-за того, что связан со мной ребенком, хотя должен был шататься по барам и мять чужие задницы.
Карин: Беру свои слова обратно. Ты дура.
Хоуп: Видишь!
Карин: Ты убьешь любую телку, которая посмотрит на него больше одного раза.
В моей голове возникает образ Такера с другой женщиной, держащей на руках другого ребенка, и я ощущаю тупую боль в груди. Карин права. Я не готова к тому, чтобы Такер жил дальше своей жизнью, как бы беспечно я ни пыталась относиться к этому.
Джейми резко кричит, и, глядя вниз, я вижу, что ее маленький ротик снова ищет сосок.
Я: Должна идти. Ребенок плачет.
Хоуп: Удачи.
Карин: Не желай ей удачи. Это не спортивное мероприятие.
Хоуп: Какой худший ответ на «Я тебя люблю»?
Карин: Отныне и навсегда: «Хотела бы я чувствовать то же».
Хоуп: Я думаю: «Почему?».
Карин: Как насчет: «Отлично»?
Хоуп: Слишком жестоко.
Я: Отключаюсь.
Джейми открывает ротик, и громкость звука, издаваемого ее легкими, удивляет даже меня. Такое чувство, будто в горле у нее стоит усилитель.
– Ш-ш-ш, – я поворачиваюсь и вытаскиваю одеяло из ее автокресла. Требуется несколько попыток, прежде чем мне удается завернуть кроху в него, как бурито. Все это время я пытаюсь укачать ее. Куча людей в Сети клянется, что это можно сделать системой «пять У»: успокаивать, убаюкивать, укутывать, укладывать на бочок или животик и… проклятье, забыла последнее.
Джейми это не нравится. Ее личико несчастно морщится, пока она орет все, что она думает о навыках своей матери.
– Успокаивать, укачивать, укутывать, укладывать и… урчать что-то под нос? Нет.
Я все же напеваю пару строк, но Джейми продолжает орать.
– Боже правый, что тут творится? – Рэй встал и колотит в мою дверь.
– Давай же, малышка Джейми. Хватит плакать. Мамочка тут.
Но она, конечно, не слушает меня и кричит еще громче.
– Соска! – победно вскрикиваю я. – Нужна соска!
Я устремляюсь к гардеробу в углу, где хранятся все вещи Джейми. Дверь распахивается настежь, и в комнату озабоченно вбегает бабушка.
– Что ты делаешь с этим ребенком? – кричит она, склоняясь над малышкой.
– Я же говорил, что у нее ничего не выйдет. – Рэй появляется прямо за ней, и ему не терпится вставить свое веское слово.
– Рэй, достаточно. Иди, ешь свои французские тосты, – бабушка отпихивает меня в сторону. – Что ты ищешь?
– Пустышку. – Я шарю по крошечным ползункам, одеяльцам и салфеткам, пока не нахожу соску.
– Я думала, ты кормишь ее грудью, – замечает бабушка, пока я пытаюсь запихнуть пустышку в рот Джейми. Язык у нее сильнее, чем у подружки Такера из девятого класса. Я сдаюсь, когда она выплевывает соску в пятый раз.
– Что мне делать? – в отчаянии спрашиваю я бабушку.
– Она хочет сосок, – говорит Рэй, стоя у двери.
Неужели он прав? В панике я задираю футболку, не заботясь о том, что Рэю видна моя голая грудь. Джейми практически моментально присасывается к ней, хотя все ее тело еще содрогается от рыданий. Тихие всхлипы чередуются с причмокиванием, но, по крайней мере, она больше не плачет. Я с облегчением падаю на кровать.
Бабушка качает головой.
– Не надо было ее вообще подносить к груди, теперь она не захочет ничего другого.
– А мне нравится, – Рэй льстиво показывает мне два больших пальца. – Классные сиськи, Рина.
– Убирайся, – рявкаю я, опуская край футболки. Джейми слегка вскрикивает, когда ткань падает ей на лицо. – Серьезно, уйди отсюда. Бабушка, прошу.
– Тебе стоило кормить ее из бутылочки, – ворчит бабушка.
– Тебе стоит снять футболку, – с готовностью предлагает Рэй.
Я стискиваю зубы.
– Мне нужно уединение. Прошу.
– Как ты собираешься кормить ее, когда будешь ходить на занятия? – спрашивает бабушка.
