Оба таращатся на мою желтую окровавленную и рваную перчатку.
— А ты не меняешься! — говорит первый. — Все такой же грязный придурок и дрочила!
Киоскер не знает, что ему делать в этой странной ситуации. Наконец он говорит, нервно косясь на пару вроде бы порядочных молодых людей:
— Ты, парнишка, давай отсюда — по-мирному. Нет охоты звать полицию.
— Ну что, Дерьмо Собачье, — ухмыляется тот из верзил, который чуть мельче. У него вся рожа в веснушках. — Давай выйдем и побеседуем на улице. Про родную школу и все такое прочее.
Он подходит ко мне и с вызовом толкает рукой в плечо. Так сказать, пролог к грядущему «разговору». На его морде поганая улыбочка.
— Эй, эй, ребята! — в панике кричит киоскер. — Вы тут мне разборок не устраивайте! Мне тут это не нужно. Ну-ка проваливайте — все трое!
Я чуть отхожу назад, прикидывая расстояние до двери и свои шансы. Не будь у двери такой тугой пружины, ушел бы запросто. А так — придется драться. Ладно, и одной правой как-нибудь отмахаюсь. Левая, покусанная, висит плетью.
— Пошли, Дерьмо Собачье, раз нас гонят, — говорит тот, который побольше и покрепче.
Оба мало-мало не подпрыгивают от нетерпения — предвкушают, как они меня отделают.
(«Чё у тя в рюкзаке? Вазелин?»)
— Ребята, не устраивайте неприятностей, — гнет свое киоскер.
— Не ссы, — говорит маленький, — неприятности начнутся только снаружи — вот для него. Пошли, Дерьмо Собачье. Перед смертью не надышишься.
Оба прут на меня, а я упираюсь спиной в стену.
Тут дверь медленно-медленно открывается, и вкатывается мальчонка в кроссовочках — шлеп-шлеп прямо к стойке со сладостями.
Владелец киоска возвращается к кассе. При этом он решительно показывает пальцем на меня и цедит:
— Вон отсюда!
В глазах обоих злыдней триумф.
Дверь опять открывается. Входит молодая женщина с пустой коляской. Я делаю движение в ее сторону.
— О нет, спасибо, я сама справлюсь. — Она перекатывает коляску через порожек. Ее сын гребет конфеты со стойки.
— Не выламывайся, Дерьмо Собачье, пошли на улицу, — говорит тот мой одноклассник, который крупнее.
Теперь женщина с коляской между мной и ими. А дверь медленно закрывается.
Я бросаюсь к выходу. Парни — за мной. На подоконнике что-то большое зеленое в большом горшке. Я на бегу хватаю растение, чтобы глиняным горшком долбануть первого, кто меня нагонит. Деревцо вылетает из горшка в столбике раскисшей земли. Я разворачиваюсь и швыряю его Даррену в лицо. В отчаянной попытке спасти свою накрахмаленную белую сорочку он резко тормозит. Но листья у него на морде, а грязные корни — на груди. Второй подонок налетает на дружка, и оба падают.
На улице я, не оглядываясь, даю хода. Бегу как на стометровке. Через какое-то время слышу за собой крики:
— Сволочь! Дерьмо собачье!
Ловко лавируя между мчащимися машинами, я перебегаю через широкую улицу. И наконец оглядываюсь. Мои идиоты стоят на пороге киоска и грозят кулаками. Я уже далеко, им слабо меня догнать.
Бегу дальше. Бегу, бегу — и уже не могу сдерживать смех, хохочу во всё горло. Пусть весь мир знает, что Дерьмо Собачье в очередной раз обманул своих преследователей!
Глава двадцать восьмая
Открываю дверь гостиничной комнаты и вхожу. И вдруг оказывается, что это дверь черт знает куда — в другое время, в другое измерение, в мир, который давно существовал и развивался без меня.
— Привет, Джордж, — говорю я.
Это нелепо, но первое, что я думаю: вот невезуха!
Когда воображаешь случайную встречу со своей бывшей, которую ты не окончательно вырвал из сердца, то в своих мыслях ты выглядишь тип-топ — и гордый, и красивый, и счастливый. Или по крайней мере хоть немного лучше, чем при вашем последнем общении, когда ты почти буквально ползал на животе и молил ее не уходить.
За время, что я не видел Джордж, я изрядно похудел — благодаря наставлениям Чарли Чанга, тренера по поддержанию веса. Но в остальном… Словом, глядя на эту образину, Джордж вряд ли пожалеет о решении бросить меня.
Будто одной побитой морды мало, я пережил еще кой-какие приключения на обратном пути — и в итоге напоминал бродягу в чужом грязном костюме с помойки.
Да, не в таком виде мечтал я предстать перед своей экс.
Хорошо бы — загорелым и бравым, с улыбкой от уха до уха, а может, и с какой-нибудь кайли-миногистой красоткой под ручку. Так, чтобы из всего прочитывалось: «Спасибо, без тебя мне живется как в сказке. Даже лучше! Ах да, кстати, верни мне альбом «Гэлакси-500».
Но судьба-индейка вновь посмеялась надо мной: мой нынешний видок не добавит мне очков в глазах Джордж.
И действительно, она стоит в дверях ванной комнаты и таращится на меня вначале с удивлением, затем с брезгливым сочувствием.
Наверняка про себя искренне радуется тому, что в этот исторический момент сама она выглядит конфеткой.
Живя со мной, она была куколкой. Без меня она не обабилась, а превратилась в экзотическую элегантную бабочку. И производит впечатление крепко стоящей на ногах самостоятельной женщины.
А кем стал я? Разве что на роль коврика сгожусь. Ноги о меня вытирать.
Мы молчим. Срок сдачи материала неумолимо приближается!
— Ты что тут делаешь? — говорю я, не получив никакого отзыва на свое приветствие.
Она отвечает вопросом на вопрос:
— Что случилось с твоей моськой?
Тон убийственно знакомый. Словно мы и не расставались. Словно продолжается наш разговор при последней встрече. Да и разбитая «моська» для меня дело обыкновенное — так было раньше и так, вероятней всего, будет впредь. Просто потому, что я — это я.
— Какая разница, — говорю я. — Ты… чего… тут… делаешь?
— Гриэл, нам нужно побеседовать, — говорит она, идет к кровати и нарочито кладет на нее то, что держала в руках.
У Хайди странно-отрешенное выражение лица — словно она наблюдает за событиями через толстое звуконепроницаемое стекло. Какую-то секунду обе женщины, почти соприкасаясь рукавами, стоят у кровати и смотрят на меня. В это мгновение я готов разрыдаться. И глаза мои действительно затуманиваются, но я вовремя себя одергиваю.
— Ладно, валяй беседуй. И для начала скажи, что ты делаешь в моей комнате и какого черта ты помогаешь Хайди паковать вещи!
Все это я произношу довольно сдержанным тоном — учитывая обстоятельства. Хотя внутри буквально лопаюсь от бешенства.
Похоже, Джордж угадывает мое состояние и говорит примирительно:
— Мне очень жаль, Гриэл. Честно. Однако налицо досадная ошибка.
