— Побудьте минутку здесь одна, мисс. Я на всякий случай осмотрю всю квартиру. Говорите, у окна спальни?
Он быстро обходит все помещения. Слышу, как он через окно спальни переговаривается с Джимом. Они говорят сперва громко, потом обмениваются какими-то тихими неразборчивыми фразами. Наконец первый полицейский возвращается в прихожую, где стою я и, сложив руки на груди, беззвучно плачу.
— Не пройти ли нам в гостиную, мисс? — спрашивает полицейский и осторожно берет меня за локоть. — Присядьте, так будет лучше.
Появляется Джим, мы отсылаем его сделать чай. И вот, с дымящейся чашкой чая, я начинаю рассказ — про человека за окном, про то, как мы с ним боролись, про диктофон. Полицейские находят диктофон и удивленно крутят его в руках. Затем я добавляю про собаку, которая спугнула незваного гостя. И говорю совершенно честно, что ее хозяина так и не видела.
Во время рассказа они понимающе кивают, однако на их лицах почти скучающее выражение — словно они подобное уже слышали тысячу раз.
Нет ли у меня ревнивых бывших бойфрендов?
Нет.
Кто-нибудь в последнее время звонил мне и молчал или говорил сальности?
Нет.
Чем я зарабатываю на жизнь?
Говорю.
Они обмениваются многозначительным взглядом.
Я когда-нибудь давала свой телефон или адрес кому-либо из клиентов… «простите, не из клиентов, а из посетителей»?
Нет.
Вы не замечали за собой слежки?
Нет.
Подобные инциденты случались в прошлом?
Нет.
И опять они переглядываются. С противным многознающим видом.
— Стало быть, первый и единственный случай?
Это говорится таким тоном, словно они хотят успокоить меня: что было, то было и уже никогда не повторится.
— Вы не замечали следов взлома или иных свидетельств того, что кто-то незаконно побывал в вашей квартире?
Нет. Но мне в прихожую бросили горсть жеваной жвачки через почтовую щель.
Наверное, детишки нашалили, говорят полицейские.
Они спрашивают, были ли открыты занавески моей спальни. И с сомнением переглядываются, когда я отрицательно мотаю головой.
Я часто хожу по квартире в купальном халате, или в пеньюаре, или еще более легко одетая — так, что кто-то с улицы может при этом видеть меня?
Нет!!!
Тут я опять начинаю рыдать. Они меня успокаивают.
— Теперь вы в полной безопасности, мисс. Мы знаем, это слабое утешение, но должны сказать: такое, поверьте нам, происходит чаще, чем вы думаете. Эти типы в основном безобидные и практически никогда не заходят дальше простого подсматривания. Вы женщина приятной внешности; неудивительно, что вы обращаете на себя внимание и тех, чье внимание вам совершенно не нужно.
— На меня напали, — говорю я. Пора бы им отнестись всерьез ко мне и тому, что со мной произошло! Складывается впечатление, что они не совсем на моей стороне. Словно я рассказываю им небывальщину, в которую они, люди опытные, решительно не хотят верить. Ну, вроде того, что у меня в животе растет инопланетянин. Или что все учителя в округе — оборотни… Не они защищают меня, а я перед ними защищаюсь!
— Не будем торопиться с выводами, — говорит первый полицейский. — Возможно, «нападение» — это слишком сильная формулировка. Судя по вашему рассказу, он просто хотел отобрать у вас свой диктофон.
— Он хотел записать мои разговоры! — возражаю я.
— Не думаю, что его интересовали ваши разговоры. Этих типов… как бы это поделикатнее сформулировать… интересуют всякие звуки. Они любят иметь неприличные фотоснимки и записи кой-каких звуков… чтобы… э-э… облегчать себя.
— Может, у парня нет денег на журналы определенного рода, — добавляет Джим.
— Он опасный преступник! — говорю я.
— Из вашего рассказа следует лишь то, что он не вполне в себе. Я бы не спешил называть его опасным преступником. Такие слегка чокнутые обычно весьма пугливы. То, как его гнала собака, запомнится ему надолго. И, может, совсем отвадит от подобной практики. Парень вас крепко напугал. Но я смею предположить, что он сам теперь напуган больше вашего!
Вы уверяете меня, а мне что-то не верится, господа многоопытные блюстители порядка!
— У него на руке была желтая хозяйственная перчатка! — говорю я в надежде, что хоть этот странный факт их насторожит по-настоящему.
— Желтая хозяйственная перчатка? — переспрашивает Джим. — Одна?
— Да, на левой руке.
— Ха! Очевидно, сейчас мода такая у придурков. Я уже видел одного типа с желтой перчаткой. У выхода из подземки.
— Сомневаюсь, что это мода.
— А, вы просто не обращаете внимания. Чего только не носит нынешняя молодежь!
Первый полицейский подхватывает:
— Не далее как вчера мы видели группу старшеклассниц. И на каждой только один чулок. Как будто они из бедности покупали вскладчину и затем по-братски поделились.
С улицы доносится полицейская сирена. У дома тормозит еще одна машина, и Джим выходит встречать коллег.
Двое новых полицейских заходят в квартиру, таращатся на меня, переговариваются тихо с Джимом и сваливают.
В головах полицейских, похоже, окончательно сложился образ нападавшего: безобидный придурок, печальный дрочила. Несчастный извращенец, которого ненароком завела хорошенькая девушка, бродя по своей квартире легкомысленно одетой. Она, глупенькая, недостаточно плотно прикрывает занавески, вот он и воспользовался ее небрежностью. Жалкий забитый извращенец (который одновременно подчеркнуто хиппует в моднючей желтой хозяйственной перчатке!) в итоге так испугался, что запомнит урок навеки. И глупенькая неосторожная блондинка тоже запомнит урок навеки: никогда больше не станет расхаживать полуголой при незадернутых занавесках!
Просто еще один анекдот из жизни для рассказа в полицейской столовке.
— Вы бы видели его глаза!.. — Но я устала. И если я продолжаю плакать, то теперь я плачу от злости. Или нет, слезы уже вовсе высохли. Чертовы полицейские!
Я вскакиваю — показать им следы лица на стекле.
— Вот! Вот! — в ярости кричу я. — Каково вам это?
А они только пошучивают:
— Может, нам надо искать самого большеносого мойщика окон?
— Джим, наши криминалисты снимают отпечатки лица с места преступления?
— Вряд ли…
Затем мы слушаем кассету.
Предварительно Джим спрашивает с двусмысленной ухмылкой:
— Если вам, мисс, не хотелось бы, чтобы мы это слышали, — вы вольны нас остановить. Мы не имеем права прослушивать такую запись без вашего разрешения.
