Многие девушки с удовольствием красуются в таблоидах в качестве скандальных любовниц. Журналисты частенько заглядывают в «Меховую шубку», и девочки их не разочаровывают. Разумеется, визитки журналисты дают тайно, под столом. У девушек вечно какие-то романы и романчики. Закадрив какого-нибудь знаменитого футболиста, или известного актера, или телекомментатора — словом, любого, про которого охотно читают, — девушка помнит, что может срубить быструю денежку, если позвонит по номеру на полученной тайком визитке. Вознаграждение, как правило, не слишком велико, рассказы о сказочных гонорарах за такие истории — в основном байки. А для стриптизерок, которые привыкли зарабатывать сотни фунтов за несколько часов работы, это и вовсе не деньги. Так, на булавки. Большинство наших делают это единственно из желания хоть какой-нибудь да славы — тебя и пощелкают, и «моделью» как бы по ошибке пару раз назовут, да и есть некоторая надежда, что фотография и откровения в воскресной газете обратят на тебя чье-то внимание и раскрутят твою карьеру вне стрип-клуба.
Однако чуда не происходит. Больше того, публичные скандальчики только препятствуют солидной карьере. На сами скандалы всем плевать. Но никто не знает, как эти вещи «выстрелят» в будущем, поэтому мало кто хочет тратиться и раскручивать девушек, у которых уже имеется сомнительная репутация. Тем не менее девушки не оставляют упований и с энтузиазмом вляпываются в дерьмо снова и снова. Некоторые становятся почти профессионалками в этом деле — не разлей вода с журналистами из всех таблоидов, всегда на подхвате, всегда с грязной историей в запасе. Для них если и есть выход из клуба, то не вверх, а только вниз. Потому что в их интриганстве — сильный привкус отчаяния. Ведь тем же папарацци тоже палец в рот не клади, сиськи и прочие места перед ними приходится заголять не только на фотосессии. Суетливое желание прославиться к добру не приводит. Вот и сидят эти глупые коровы в раздевалке и, крася губы, тянут: «Хо-о-очу быть знамени-и-итой!» Хоти. Но не будешь.
Поэтому для Холли имело решающее значение, что я ни разу не засветилась в таблоидах. Приключений со знаменитостями у меня хватало, однако я умею помалкивать и за дешевой славой не гонюсь.
У Питера были все основания извиняться передо мной: хорошеньких в его клубе пруд пруди, но другой Хайди он там не найдет!
И Холли, пиар-менеджер, отлично знает, что я одна такая в клубе. Меня имеет смысл раскручивать.
Она дала мне свою визитку еще в незапамятные времена. И не прячась, как посетители или журналисты, а открыто, на глазах у наших вышибал. На визитной карточке стояло название ее собственного пиар-агентства — «Оплошность».
— Я занимаюсь рекламными делами Питера Бенстида, — сказала Холли, передавая мне визитку.
К тому времени я видела мистера Би лишь мельком.
В первый раз меня представил ему Терри:
— Ах да, Питер, вот наша новая девушка — Хайди.
И Питер, как оказалось, удосужился запомнить мое имя. Потому что при следующей случайной встрече на бегу окликнул меня:
— Эй, тебя ведь Хайди зовут, да? Как дела, ангелочек?
Потом я узнала, что он ко всем девушкам обращается «ангелочек». Это его аналог «душечки», «красавицы», «детки» или «голубки» — обращений, которые мы сто раз в день слышим от посетителей. Все зависит от тона. Иногда «ангелочек» или «ангел мой» в устах Питера звучит очень привлекательно. Когда идет из души.
А Холли тогда мне сказала:
— Буду рада, если вы позвоните в ближайшие дни. Хотелось бы с вами поближе познакомиться. Есть предложения, которые могут вас заинтересовать.
И вот мой палец висит в нерешительности над зеленой кнопкой дозвона. Так звонить или нет? Позвонить — значит поддаться безумной мысли о существовании некоего заговора вокруг меня. В итоге я решаю не идти на поводу у болезненной мании преследования — и не звоню.
— А знаешь, какое прозвище было у меня в школьные годы? — спрашивает Уродец.
— Разумеется, нет. — Я с достоинством водружаю солнцезащитные очки на нос. — И как же тебя звали?
— Дерьмо Собачье, — говорит он.
— В точку, — брякаю я. Затем, кашлянув, добавляю: — Извини.
— Ничего страшного.
На том мы и расстаемся.
Он удаляется своей дурацкой торопливой припрыжечкой, но при этом с угрожающе-самоуверенным видом городской шпаны. Несмотря на жару, меня при общении с ним морозило. Я рад видеть его спину.
И тут, разумеется, ко мне подходит близорукая ведьма-официантка. И вынимает из передничка записную книжулю.
— Что будем заказывать? — спрашивает она с невиннейшим видом, словно это не я тщетно пытался обратить на себя ее внимание в последние двадцать минут.
— Так-так, — задумчиво говорю я. — Есть у вас банановый сплит?
— Нет.
— Ладно, а какие у вас пироги?
— У нас нет пирогов.
— Хм… Но сырные-то палочки у вас наверняка есть?
— Вали-ка ты, дружок, отсюда, пока я хозяина не позвала!
Она разворачивается и идет прочь.
— А поросята на вертеле у вас есть? — кричу я ей вдогонку. Быстренько подхватываюсь и уношу ноги.
Ну, самое время подбить бабки. Ситуация: поправляется. Настроение: поднимается. Здравствуй, поле! Здравствуй, лес! Хочу по вам козленком пробежаться!..
Я мало-мало в пляс не пускаюсь, даром что я не в лесу и не в пустынном переулке, а в центре города. Однако каблучками я таки пристукиваю, и американский туристик проворно тянет свою жену подальше от меня.
Итак, что мы имеем? Я теперь знаю, что Питер Бенстид — эгоманьяк с комплексом неполноценности, который хотел найти человека счищать жвачку с грудей его благоверной. И то, что его угораздило нанять на эту работу величайшего в Лондоне обалдуя. Обалдуя, который проявляет рвение не по уму. Уже сама по себе эта история с санацией афиш — лакомый анекдот. Который, если его правильно повернуть, может сделать мистера Би всеобщим посмешищем. Но, будто этого мало, Питер Бенстид подставился по полной, закрутив роман со своей стриптизеркой!.. Такую конфетку любой таблоид оторвет с руками, причем за хорошие деньги. Прощай, несносный долг! На, выкуси, коварный гном, не получишь ты фунта моего мяса! Статья может получиться такой сенсацией, что вознесет меня в сонм великих охотников за жареными фактами — и положит основание новой, блистательной карьере в мире журналистики. Ах, как красиво сказано. Когда всё кончится, поставлю самому себе пинту пива — заслужил!
Тут, впрочем, и Хайди замешана.
Замешана. Да. Но ведь я не вчера родился, не дурачок. Хотя влюбленным, конечно, свойственно обожествлять предмет своей любви: «Она слишком хороша, чтобы…» Собственно, в этом и есть смысл влюбленности: моя любимая не такая, как все! И где-то в подсознании у меня, естественно, сидит: Хайди «слишком хороша» для своего окружения. Она слишком хороша, чтобы за деньги голышом извиваться на коленках незнакомого мужчины. Она слишком хороша, чтобы танцевать с голой грудью у шеста под похотливое гиканье самцов. Она слишком хороша даже для гламурного модельного бизнеса. Однако на более высоком уровне сознания Гриэл — о, такой безнадежно риэл — отлично понимает, что феи живут в сказках, а которые танцуют в ночных клубах — те ну никак не феи.
