Хотя девица уже лежала в машине, таксист не торопился. Куда ему торопиться — деньги-то получены. Бенстид наверняка и ему отстегнул по-царски. Водитель спокойно докурил сигарету, затем мы вдвоем подняли спящую блондинку, усадили более или менее приличным образом на заднем сиденье, прислонив к дверце, — и поехали дальше. После этого эпизода мы с таксистом ощущали взаимную симпатию — как два равнодушных друг к другу новобранца, которых сблизил первый вместе пережитый бой.
Я брезгливо смотрел на спящую девицу. И вот ее мистер Бенстид назвал «мой ангел»! Как будто дома у него не было настоящего ангела!
Мне невольно подумалось о гимне этому подлинному ангелу, который я создаю у себя в студии.
Мой гениальный триптих будет посвящен этому ангелу во плоти!
Прежде, с благословения Джил, мои работы были набором интуитивных яростных ударов широкой кистью — агрессивным будоражащим хаосом. Я сознательно ограничивал себя только серой и черной красками, чтобы точно отразить состояние своей души.
Но с тех пор как я обрел Эмили, я расширил свою палитру — в прямом и переносном смысле.
Я ушел от безнадеги монохромности, обнаружил чудо разноцветья и от мазков по наитию шагнул к скрупулезной проработке рисунка. Работа лучше прежнего успокаивала меня — самый эффективный массаж для разбивки узлов в моей душе.
Главная идея триптиха — тот плакат с рекламой «Подружки гангстера», который я получил от Бенстида. Я взял три холста — один другого больше. Третий был настолько огромен, что едва влез через дверь в студию. На холсты я нанес сетку и углем перерисовывал на них плакат с изображением Эмили: малый вариант, вариант побольше и вариант огромный.
Мне стоило немалого труда прятать свою работу от Джил — особенно третий, исполинский холст.
Я хотел, чтобы она увидела всё сразу и в завершенном виде.
У последней части триптиха будет возвышаться высоченная пирамида жвачки — я потихоньку изготоваливаю ее из шариков папье-маше.
Эта пирамида — обозначение моего места внутри произведения искусства. Символ моего душевного возрождения.
О, получится великое создание, посвященное другому великому, причем нерукотворному созданию — истинному ангелу!
А дурак Бенстид назвал ангелом прислоненное к дверце такси вонючее существо, пускающее во сне слюни.
И вот сейчас шофер пригнал «ягуар» обратно и затормозил у входа в ее дом. Сидя на церковной ограде, я левой рукой стираю пот со лба. И тут же вспоминаю свое решение не делать этого — мэриголдка грязная и оставляет полосы на лбу. А люди и так обращают на меня внимание.
На другой стороне улицы недавно появились местные мальчики. Они скучились и забавляются с опасной злой собачищей вроде бультерьера. Собака, которая может под настроение сожрать человека целиком. На шее у нее ошейник с металлическими зубьями. Один мальчишка сует ей в морду палку, а когда она впивается в нее зубами, он таскает повисшую на палке собаку из стороны в сторону.
Но когда на улицу вкатывает «ягуар», мальчишки тут же забывают про собаку. Все их внимание теперь направлено на машину. Хотя они боятся подойти ближе. Знают: такие роскошные тачки в их округе только у торговцев наркотиками. А эти — хуже бультерьеров.
Дверь квартиры на первом этаже открывается, и выходит Бенстид. Косится направо-налево, потом осторожно закрывает дверь за собой, чтобы не стукнуть. Оберегает покой своей несчастненькой перепившей накануне… любовницы.
На роже Бенстида гуляет довольная улыбка. Он подтягивает брюки и спускается с крыльца. Всего пять ступенек, но ребятишки успевают узнать в нем знаменитого футболиста, физиономия которого мелькает в телике.
И они наперебой выкрикивают его фамилию, игнорируя собаку, которая яростно теребит палку.
На секунду Бенстид замирает. Его инкогнито каюк. Впрочем, он тут же берет себя в руки, поворачивается в сторону мальчишек, улыбается им и приветливо машет рукой. Они восторженно вопят в ответ.
Думаю, у этого гада мошонку подвело от страха, когда его узнали. Надеюсь.
Бенстид шмыгает к своей машине, садится в нее — и был таков.
Я какое-то время пережидаю, наблюдая за мальчишками, которые вернулись к глупой и опасной игре с собакой.
Когда «ягуар» пропадает из вида, я спрыгиваю с церковной ограды, сую руку в желтой перчатке в карман и иду с самым невинным видом к двери белокурой стервы. Там я достаю пакетик с сухой трофейной жвачкой, открываю клапан почтовой щели и высыпаю на ковер внутри хорошую пригоршню белых шариков.
Затем не спеша удаляюсь.
В вагоне подземки я сверюсь с блокнотом и совершу рабочую пробежку по местам поклонения Эмили — надо не забыть особенно тщательно проверить «Лестер-сквер», где огромный плакат за путями. А после этого я встречусь с этим журналистом — как его? — ага, Грейл Шарки.
Глава тринадцатая
Я проверяю почтовый ящик. Два толстых пакета с компакт-дисками на рецензию. Группы, про которые я слыхом не слыхал. И про которые никто никогда не услышит. По крайней мере от меня. Названия групп — типа «Фиаско Тли». Извините, ребята, вы сами про себя всё сказали.
Я сгребаю в один пакет все фиаски-тли, полученные за последние три дня. Это я могу не знать «Фиаско Тли», а продавцу из магазинчика «Музыка без тормозов» вся эта маразмандия наверняка известна.
Я торопливо одеваюсь. Кое-как. Разумно ли надевать сегодня костюм, на рукав которого стошнило бесподобную Хайди Чарлтон? Разумеется, я еще вчера протер рукав мокрой тряпкой — но достаточно ли этого? Особо глупо надевать «клейменый» пиджак, когда на улице лютует лето, — обещают самый жаркий день за последние сколько-то лет. «Ах, мэм, не обращайте внимания на запашок от моего пиджака. У меня произошла неудачная встреча с пармезаном…» Перефразируя великого Моррисси: не оттого ли я пахну блевотиной, что я блевал?
Но почему такое блядство? Этот самый Моррисси как сыр в масле катается в Лос-Анджелесе, а я, чтобы проехаться в подземке, должен покупать срамной подростковый билет и на четвереньках лазить под воротами турникета! И еду я на встречу с козлом, который только время у меня отнимет и как пить дать ничего путного не расскажет. А потом у меня свиданка с Дженни, которую я буду угощать на деньги, которых у меня еще нет. И при этом я даже не побаловал свой нос!.. Терплю, конечно. Хотя как было бы хорошо после пары тягов — веселей бы ехалось и на всё чхалось! И меньше бы думалось о вкрадчивом сообщении на автоответчике, которое я получаю перед самым выходом из дома — именно в момент, когда я покидаю сайт «Меховой шубки». Кликнул «мышью» команду «завершить работу» — и в ту же секунду зазвонил телефон. Сами, наверное, знаете эти глупые совпадения — словно одно действие спровоцировало другое, хотя на самом деле это полный абсурд.
Я трубку не снимаю. Пусть говорят с автоответчиком, а я послушаю.
— Привет, Гриэл, мой миэл! — говорит Купер. В старые добрые времена он любил меня так приветствовать. Так приветствовал он меня и в старые плохеющие времена, когда он героически сражался за сохранение нашей группы, становясь между враждующими сторонами и получая от всех оскорбления и насмешки. Мы с самого начала придумывали ему обидные кликухи. Он пытался платить той же монетой, однако дальше «Гриэл-мой-миэл» заходить не решался. Ему казалось, что он меня дразнит. А мне прозвище нравилось. Я даже иногда сам себе говорил: «Ну, как дела, Гриэл, мой миэл?»
