Мыслями мистер Бенстид был где-то далеко. Я стал торопливо разъяснять, с чем пришел. Дескать, в первый день я его задание выполнил. Вернулся в подземку на другой день, и тут до меня дошло, что мне не справиться с задачей, если не…
Бенстид меня не слушал.
— Саймон, — перебил он, — огромное тебе спасибо, дружок. Ты сделал большое дело и можешь им гордиться. А сейчас другое. Ты в каком районе живешь?
Я сказал. Он что-то прикинул в уме.
— Отлично. Окажи-ка мне, дружок, еще одну услугу. И получишь сто фунтов. Сто фунтов только за то, что тебя подбросят почти до дома на такси. Согласен?
Я кивнул.
— Одной из девушек сделалось плохо. Ее стошнило. Поэтому я посажу ее в такси и объясню, куда везти. Но будет надежней, если я приставлю тебя сопроводить больную девушку. Вы с водителем должны доставить ее домой в целости и сохранности. В квартиру к ней заходить не смейте. И в дороге ничего такого себе не позволяйте! Доведете до двери и проследите, чтобы она заперлась. На этом ваша миссия закончена. Сунетесь за ней — обоих из-под земли найду и яйца отрежу. Я ясно выразился?
Я ответил четким «да». Однако внутри у меня все вострепетало от какого-то предчувствия.
И вот через несколько минут я сидел на заднем сиденье такси рядом с белокурой стервой.
Меня это нисколько не поразило — моя способность удивляться была уже исчерпана.
Выходя из зала, я заметил эскалаторного человека, который с потерянным видом стоял у столика рядом с каким-то другим мужчиной.
Официантка тряпкой вытирала стол.
На рукаве той руки, которой эскалаторный сжимал пачку сигарет, было что-то вроде лепешки овсяной каши. Я сразу понял, чту это такое.
Девица, по-прежнему в вечернем развратном платье, сидела рядом со мной — совершенно невменяемая, воняя блевотиной. А мистер Бенстид, наклонившись к окошку машины, говорил:
— Хайди, всё будет о’кей. Не волнуйся. Парни довезут тебя до дома. Ты в полной безопасности.
При этом Бенстид со значением строго посмотрел сперва на таксиста, потом на меня.
Таксист с готовностью кивнул: конечно, сэр!
Я, поглощенный переработкой массы неожиданной информации, сидел набычившись и помалкивал.
Стало быть, белокурую стерву зовут Хайди. Ладно.
Казалось, мистера Бенстида самого сейчас стошнит — от волнения. Выражение заботливого испуга вряд ли было частым гостем на его холеной физиономии.
— Хайди, ты слышишь, ангел мой?
— Пи… Питер?
— Всё будет хорошо. Завтра утром я лично проверю, всё ли у тебя в порядке.
Он махнул водителю — можете ехать.
Как только машина тронулась, Хайди уронила голову на грудь и вырубилась. В зеркальце заднего вида я встретился глазами с таксистом. Он смотрел на меня настороженно-враждебным взглядом. На меня ему было плевать, во мне он чувствовал какую-то опасность для себя. Ладно, ненавидь меня, подумал я, а я тебе не отвечу взаимностью — фигушки. Ненавидь меня сколько влезет, ты мне всё равно до лампочки.
За окном мелькали огни города. Через какое-то время девушка подняла голову. Щурясь, долго рассматривала меня, затем выговорила заплетающимся языком:
— Какой ты, однако, странный…
— Я художник.
«Художник от слова «худо», — сказали мне ее глаза. Вслух она едва слышно бормотнула:
— Ты не похож на художника.
— Внешность обманчива, — так же тихо ответил я.
Таксист напряженно прислушивался, пытаясь понять, о чем мы перешептываемся.
— Эй, милашка, как ты там? — спросил он громко. На самом деле он намекал: мне заплачено за ее безопасность, и ты, сынок, за моей спиной ничего дурного с девкой не планируй!
— Спасибо, всё в порядке.
Но это было сказано слабым, отрешенным голосом. Ее голова тут же упала на грудь, словно иссякли последние силы.
Не обращая внимания на строгие взгляды таксиста, я наклонился к ней еще ближе и прошептал:
— Кто тот человек, на которого вас стошнило?
— Дежурный лист, — ответила Хайди сонным голосом.
— Дежурный лист? — ошарашенно переспросил я. Да она, похоже, невменяема!
— С ней действительно всё в порядке? — спросил таксист.
— Всё отлично.
— Эй, если ее потянет блевануть, ты мне тут же скажи, чтобы я успел тормознуть! Загадит мне тут всё — будешь чистить машину!
— Ладно, ладно, — сказал я. И потом опять шепотом обратился к белокурой стерве: — «Дежурный лист». Ты что имеешь в виду?
Тут она наконец выговорила более внятно:
— Урналисс.
Ага, журналист!
— А как зовут этого журналиста?
Глаза у нее были закрыты, и она говорила как во сне:
— Он мне карточку дал.
— Где?..
— В клубе.
Она явно опять вырубалась. Как говорят врачи — мы теряем больного.
— Где карточка?
— В сумочке.
— Остановите машину! — крикнул я водителю. — Ее сейчас стошнит!
Таксиста не надо было просить дважды. Заботясь о сохранности кожаных сидений, он тормознул так, что колеса взвизгнули. Я вовремя успел открыть дверь, и белокурую стерву вывернуло на асфальт. Раз, потом еще раз.
Водитель вышел из машины и закурил. Мы стояли рядом — машинально вперив рассеянный взгляд в две лужи на асфальте. Сама белокурая стерва нас мало интересовала.
— Да, прям картинка, — сказал таксист.
Девица сидела на кромке тротуара и всхлипывала.
— Да, прям картинка, — повторил таксист и наконец оторвал взгляд от блевотины.
Мимо проехала машина. Девица начала поскуливать и вновь согнулась, будто принимаясь за прежнюю работу очищения желудка.
— Ты бы ей по спине постучал, что ли, — деловито сказал таксист. — Может, быстрее проблюется.
Он со смаком выпустил круглое облачко сигаретного дыма, положил руки на крышу своей машины и уставился вверх, на темное небо. Я осторожно поколотил девицу по спине — как мать младенца, когда хочет, чтоб тот срыгнул. Пьяная слабо защищалась, отталкивая мою руку.
Потом, когда она рухнула на заднее сиденье — одна рука на полу, я быстро и незаметно обыскал ее сумочку. В кошелечке, рядом с деньгами, была одна визитная карточка: «Грейл Шарки, независимый журналист». Я сунул карточку себе в карман, а кошелечек — обратно в сумочку. Затем, повинуясь внезапному импульсу, достал из заднего кармана своих джинсов ее сложенный пополам трэвелкард, между половинками которого лежала та жвачка, которую она налепила на афишу Эмили. Я сунул проездной в ее сумочку. Знай, тварюшка: ты у меня под колпаком!
