Я захожу с другой стороны:
— Говоря серьезно, я прослушал свою запись и оказалось, что меня подвел микрофон. Часть беседы неразборчива. Я помню, вы вели параллельную запись… А можно…
— Насколько я помню, вы возражали против параллельной записи. Решительно возражали.
Про себя скрипнув зубами, я говорю елейным голоском:
— Один-ноль в вашу пользу.
— Ну и что? Чего вы хотите?
— Я надеюсь, ваша запись чище и лучше.
— Естественно. Идеальная запись. Слышно каждое слово, каждую букву.
— Так вот… стало быть… может, вы мне ее… одолжите?
Тишина в трубке. Только неясный статический шорох — вроде далекого гама толпы, пришедшей поглазеть на гильотинирование.
— Понятно. А скажите-ка точнее — зачем вы ее хотите одолжить?
По крайней мере это не отказ с ходу. Нож гильотины приведен в действие, но застрял на полпути.
Нервно потирая шею, я говорю:
— Потому что… да потому что я не блажил, предлагая Вегас укрепить микрофон у себя на груди. А она уперлась — костюмчик, мол, дорогой. Вот и получилось, что часть записи неразборчива. Где слово непонятно, где целая фраза.
— Э-э… вообще-то не по правилам давать журналистам… Нет, это невозможно.
— Да бросьте, Дженни. К чему такие формальности? Это же пустяковейший пустяк. И я заранее уверяю вас, интервью будет хоть куда — ни единого словечка плохого про вашу клиентку. Никаких обычных подколок.
— Ну, вашими бы устами да мед пить, — суховато отзывается Дженни.
— Чтобы до конца уловить всю суть Вегас и как следует прочувствовать весь могучий феномен певицы, мне совершенно необходим неискаженный ритм и тембр ее ответов. Я хотел бы отразить в интервью не только то, что было сказано, но и то, как это было сказано. Поэтому в интересах вашей клиентки, чтобы я пользовался идеальным вариантом беседы с ней.
Дженни держит долгую паузу. Я украдкой нюхаю свою вспотевшую подмышку и проклинаю себя за то, что с самого начала бессмысленно задирал эту дуру. Теперь она имеет возможность поквитаться.
— Ах, Гриэл, — говорит она наконец. — Такой паршивый диктофон, как у вас, надо еще поискать. Мой аппарат сработал отлично…
— И я рад, что ваш аппарат оказался на высоте. Так дадите на время свою кассету?
Дженни тяжело вздыхает.
— Нет. Не имею права. Но могу пойти вам навстречу. Вы мне скажете, какие конкретно места не слышны, и я вам помогу. Пришлю вам электронной почтой распечатку соответствующих мест.
— Послушайте, разве не проще одолжить мне пленку?
Если давить на нее дальше, она может завестись. Однако деваться некуда, мне это интервью нужно, как заднице дырка.
— Гриэл, не наглейте! — почти рассерженно говорит Дженни. — Я и так из-за вас рискую!
Знала бы она, чем я рискую!
У меня даже мелькает мысль сказать правду. Так, мол, и так — запись погибла. Целиком. Безвозвратно.
Уронил диктофон в ванну. Полную моей ядовитой спермы.
Или в лужу шампанского?
Или в кастрюлю с кипящим гневом?
Какую правду выбрать?
Могу ли я настолько доверять этой бабенке? Я ей душу открою, а она мне кукиш покажет, обвинит в некомпетентности и позвонит в журнал — дескать, пришлите кого-нибудь побашковитей, кто умеет обращаться с техникой!
В итоге я делаю то, чего делать в принципе не стоит. Но обстоятельства держат за горло.
— Ладно, Дженни, давайте договоримся так. Вы мне одалживаете свою запись, а я показываю вам статью до сдачи в редакцию.
Кто с миром прессы не знаком, тот скажет: подумаешь, большое дело!
Однако люди опытные знают: для пиарщика увидеть незаказную статью о клиенте до ее появления в печати — розовая мечта. Этой привилегией могут пользоваться — да и то лишь в редких случаях — только те, кто представляет звезд, интервью с которыми поднимет тираж журнала минимум на 25–50 тысяч. А Вегас, даром что она такая лапочка, подобный подвиг во благо издания слабо́ совершить. И хотелось бы — да уровень не тот.
После того как я кладу на жертвенный алтарь свою журналистскую честь, сообразительная Дженни тут же с готовностью выхватывает нож.
— Ладно, так и быть, — говорит она (для приличия тежело вздохнув). Уверен, сейчас на ее роже улыбка от уха до уха.
— Сегодня? — предлагаю я. И мое сердце трепещет от волнения.
— При одном условии.
— А именно?
— Передача кассеты за ленчем. И вернете через сутки. Но я все равно для гарантии сделаю себе копию.
— Без проблем.
— Отлично. У меня обеденный перерыв в час дня.
Час дня мне плохо подходит — после встречи с Загадочным Парнем, который хочет нечто сообщить при личной встрече, останется примерно полчаса, чтобы вовремя попасть на свидание с кассетой. Но будем надеяться, что я разделаюсь с Загадочным Парнем за пять минут: инстинкт подсказывает, что ничего интересного я от него не узнаю. Поэтому соглашаюсь на час дня. Надо ловить удачу, пока Дженни не передумала.
Любопытно, почему она согласилась: я ее очаровал или она просто намерена покуражиться над незадачливым журналистом?
Хотелось бы верить, что это я такой неотразимый. Увы, что-то подсказывает: менее приятный ответ верней.
Я бросаю взгляд на себя в зеркале. У меня глаза побитой собаки. Как я не похож на себя прежнего. Уверенного в себе. Победительного. В зеркале не мой близнец, а какая-то жалкая пародия. Я закрываю глаза от стыда.
В руке я по-прежнему сжимаю открытку на имя миссис Шарки. Еще одно напоминание о глубине моего падения. Разумеется, никакой миссис Шарки никогда не существовало. Это фантазия компьютера, которому велено навязывать женскую косметику. Мы никогда не были женаты. И видеть на бумаге слова «миссис Шарки» как-то дико, непривычно. Она была всем известна как Джордж. Иногда, при редкой необходимости, я даже с трудом припоминал ее настоящее имя.
Я познакомился с ней после одного из наших концертов. Мы всем бэндом сидели в гримерной. Хотя называть это помещение гримерной было не по чести. Непотребная комнатенка — наскоро переделанный сортир — с граффити на всех четырех кафельных стенах. В этом зальчике играли сотни, а может, и тысячи групп, и каждая оставляла по себе надпись на стене гримерной. Поэтому свободного места на стенах уже не было. Ни дюйма. Писали по написанному. Слой за слоем.
Карл, наш танцор, красным спреем как раз заканчивал выводить название группы. «СИСТЕМАЙТИС». Он очень старался, даже язык высунул.
Остальным, глядя на него, было чертовски неловко. Такой энтузиазм! А мы уже втихаря единогласно решили уволить Карла. Завтра он примчится сюда, чтобы дописать «…шайка ублюдков!».
