— Ладно, извинения приняты, — говорю я. Мне нравится, каким взглядом он пожирает мои ноги. — Так, значит, я могу теперь ходить на любые кастинги?
Он пожимает плечами.
— Если захочешь — как я тебя остановлю?
— Что ж, хорошо.
Я краем глаза наблюдаю за ним. Он рассматривает мою гостиную. Похоже, ему нравится сводчатый потолок, который я ненавижу. Питер сидит на краю кресла и похлопывает руками между колен.
— Да, раз уж ты тут, — говорю я, — должна рассказать тебе, что вчера в клубе случилась странная вещь. Которая заставляет меня подозревать, что другие девушки в курсе.
Он резко выпрямляется. По его лицу пробегает страх.
— И на чем основано твое подозрение? — спрашивает он, хмуря брови.
Я пересказываю разговор о веб-камере. Он с задумчивым видом переваривает информацию.
— Что, прямо так и сказали: «попроси его»?
— Нет, твое имя не было упомянуто вообще. Но почему-то они воображают, что я могу повлиять. Или на Терри, или на тебя. И тут не их фантазия виновата. Сколько раз я, по-твоему, могу надолго исчезать в кабинете Терри, прежде чем на это обратят внимание?
Питер вскакивает, сует руки в карманы и нервно прохаживается по комнате. Маска доброго и заботливого мигом слетает.
— Сейчас не время для того, чтобы всё открылось, — говорит он.
— Еще не время, — вставляю я с ядовитой улыбкой.
Он косится на меня, пытаясь понять выражение моего лица.
— Да, еще не время!
Повисает молчание. Моя квартирка теперь кажется убийственно тесной — в этой норке нет места сразу двум зверькам. Питер выхватывает из кармана складной сотовый, распахивает его и прикладывает к уху.
— Джон, ты на месте? — говорит он в трубку. — Мы едем. — Потом поворачивается ко мне: — Увы, ангелочек. Должен спешить. Дела в клубе.
— Проверять, как работают инвестиции? — говорю я, кривя рот. Еще не досказав предложения, я жалею, что его начала. Это просто камень, который бросают вдогонку — в сердцах, от бессилия, без надежды попасть в спину.
— Ну, можно и так сформулировать… при желании.
После того, как он уходит, я вдруг осознаю, что он так и не поинтересовался, почему мне сделалось дурно в клубе вчера вечером. И как прошел мой кастинг.
Глава одиннадцатая
— ПРОКЛЯТИЕ!!!
Я в такой ярости, что мне плевать на уродливую вмятину, которую диктофон оставил в стене. И ошметки моего старого друга на полу пусть валяются где валяются. Быть может, оно и к лучшему — все равно я собирался купить новый. А стену залатаю: немного шпаклевки, мазну пару раз краской — заживет как на собаке. Впрочем, давно пора сделать косметический ремонт: с тех пор как Джордж — так я звал свою подругу — выпорхнула из моей жизни, я гадостным образом запустил квартиру.
Но та моя часть, которая знает меня лучше, подсказывает: всё останется как есть.
Сушилка для полотенец, покалеченная в незапамятные времена, так и висит на одном шурупе.
В чуланчике по сию пору нет лампочки, потому что я вывернул ее — заменить перегоревшую в спальне — и третий месяц всё иду и иду в магазин электротоваров за новой…
А почини я своевременно крышку диктофона, Хайдина рвотина не смогла бы проникнуть внутрь и сожрать бесценную для меня пленку!
Но та моя часть, которая про меня настоящего ничего не знает и знать не хочет, продолжает бесноваться:
— ПРОКЛЯТИЕ!!!
Несмотря на шум и гам ресторана, мой ныне покойный старичок справился с задачей, и запись вышла вполне приличной: я имел на пленке ответы на все мои жутко умные вопросы.
А теперь вместо интервью с Вегас я имею одно горькое похмелье.
Ни вопросов, ни ответов я, конечно, не помню. Какой разумный человек запоминает подобную херню — особенно между двумя пьянками!
Поутру, только проснувшись, я с ужасом припомнил мои бесстрашные хмельные попытки восстановить ущерб, нанесенный диктофону. Я кинулся к столу. Там развинченная машинка и непотребно распотрошенная кассета. Я что-то резал, что-то склеивал… Результат чудовищный. Может, на трезвую голову я бы действительно кое-что спас. Но этот шанс я просрал необратимо. В сердцах я запустил диктофоном в стену.
В третий раз всё во мне ревёт:
— ПРОКЛЯТИЕ!!!
Интервью с Вегас мне нужно как воздух. В данный момент продать его — моя единственная возможность по-быстрому получить деньги, расплатиться с долгом и избавить себя от дамоклова тостера, висящего над моей рукой. То есть я хотел сказать — избавить себя от Куперова меча над головой.
Коротышка уже послал мне текстик с напоминанием. Неприятный такой текстик.
Словом, очень похоже на тот момент в фильме, когда герой, припертый к стене, идет на самые крайние меры.
Я беру свою записную книжку со стенографическими пометами во время интервью.
«Молчание ягнят по поводу возвращения людоеда».
«Зайчики с крутыми попками».
«Убийцы-пофигийцы».
«Перевернись в гробу и пой».
Ничего, кроме того дерьма, которое мелькало у меня в голове во время интервью.
Ты просто клоун, Гриэл. Долбаный клоун!
Добрую минуту я стою посреди комнаты в одних трусах. С почти прямоугольным синяком на груди — где в нежную Гриэлову плоть был вмят диктофон. Синяк прямо напротив сердца — как зримый образ его разбитости.
Потом я бегу к двери — просмотреть почту. А вдруг там гонорарище за какую-то статью, про которую я давно забыл… Размечтался, дружок!
В почте только толстые конверты с компакт-дисками на рецензию. Счет за горячую воду. Рекламная дребедень. И открытка на имя миссис X. Шарки.
Тоже рекламная дребедень. От «Ланком». Их компьютер лупит эти «очень личные» послания прямо по адресной книге.
Вернувшись к себе, достаю из НЗ кокаин; на одну понюшку хватит. Ублажив нос, я радую глотку хорошим глотком водки и набираю номер Дженни — цепного пса сучки Вегас.
— Дженни, привет, — говорю я кокетливо. — Это Гриэл Шарки. Помните — вчерашний журналист? Как ваши дела?
Опохмел делает свое благое дело. Я расцветаю на глазах. Вижу себя в зеркале шкафа — и подмигиваю самому себе: не робей, старина, прорвемся!
— А, Гриэл! Привет, привет. Я собиралась сама позвонить вам попозже. Узнать, не нужно ли вам еще чего для статьи. Всё в порядке?
— Не совсем. Похоже, мне нужен дополнительный разговор с Вегас. Скажем, прямо сегодня. Достаточно просто телефонной беседы.
Дженни хохочет так однозначно, что я тут же выдаю вышесказанное за шутку. Мы смеемся вместе.
