Я вспоминаю про бутылку и два бокала наверху. Так и не выпили на посошок.
Делла ласково берет меня за плечи и смотрит мне в глаза.
— Ну, обещаешь сегодня только отдыхать?
— Обещаю, — говорю я.
— Вот и славненько. Можешь обнять меня на прощание. Только не заблюй мое парадное платье.
Обнимая ее, я разом смеюсь и плачу. Таксист, сукин сын, нетерпеливо бибикает. Делла, тихонько матеря его, садится на заднее сиденье. Машина трогает, и Делла трагически машет мне, повернувшись к заднему окошку. Я машу ей в ответ. Машу долго — даже после того, как такси исчезает из виду. Затем, прижимая к боку альбомчик-портфолио, медленным шагом направляюсь в сторону клуба.
День ясный, солнечный и теплый. В такой чудесный день и неприятности не так неприятны. Подумаешь, чуть не утонула! Подумаешь, вывернуло три раза над чужим унитазом!
Рабочий день для большинства закончился. Встречная толпа излучает сладостные мысли: идем домой барбекьюить или в паб — опрокинуть по кружечке-другой с друзьями, а можно присесть за кафешный столик на открытом воздухе и попялиться на прохожих, таких же довольных жизнью. Мне же предстоит нырнуть в беспогодный ящик «Меховой шубки», где ни окон, ни часов, где ни зимы, ни лета и круглые сутки полумрак. Кто и каким местом делает идиотов, которые способны предпочесть дивному живому вечеру замкнутую в себе тошную суррогатину клуба?
Судя по тому, что клуб уже в этот час не пустует, идиотов на свете более чем достаточно.
У собранного здесь похотья вид такой, словно каждый пьет с полудня.
Распустили галстуки, раскинули жиры по креслам и счастливо улыбаются.
Эта публика уже так набралась и так перевозбудилась, что позже ее заменят более свежие силы, готовые веселиться до утра, — новые туго набитые бумажники, спешащие опростаться к рассвету.
Идя через зал, я снова ощущаю, как сводит желудок — от воды из Темзы или еще от чего… Бог даст, сегодня мне будут попадаться сплошь трезвые и вежливые… джентльмены. И ни один не станет распускать руки. И всё ограничится танцем-другим, и никто не потребует особо горячего десерта. Бог даст, представление у шеста пройдет без эксцессов, и я получу королевские чаевые.
Словом, сегодня вечером я прошу у Бога то, на что он еще ни разу не расщедрился.
Мужчина за столиком хватает меня за руку.
— Привет, медовая!
— Извините, я еще не начала работать, — говорю я, стараясь не слишком нарочито уклониться от облака сигаретного дыма, которое он выдыхает мне в лицо.
— Ладно, дорогуша, — ухмыляется кобель, — я тебя дождусь.
С предельно дружелюбной улыбкой я стряхиваю его руку и иду дальше. К кобелю тут же подпархивает одна из наших девушек. Наклоняется к нему, что-то шепчет в ухо и присаживается на край кресла. Ну, теперь покатится. Он угостит ее стаканчиком. Она мало-помалу переберется к нему на колени и будет сладко распинаться, какой он распрекрасный-расчудесный. Если он крепко бухой или крепко богатый, то сразу раскошелится на танец. Если нет — девушка постарается мягко уговорить. Первым делом она глядит на его руки: если у него обручальное кольцо, положено спросить про супругу; если нет — надо спросить про подружку. «А подружке известно, что вы тут?» Наши девушки отлично знают, что ответ «нет» означает — лакомый клиент! Клиент обычно тоже спрашивает: «А ваш друг знает, где вы работаете?» На что поимеет стандартное «нет» — независимо от того, есть ли у девушки друг и знает ли он про то, чем она занимается. Заводит именно это: «Мой друг понятия не имеет, как я зарабатываю деньги». Мужики охотно платят, когда думают, что при этом они наставляют рога другому. Если у нее ребенок, девушка об этом клиенту вряд ли скажет. А вот про то, что у нее есть другая, дневная работа, будет распространяться каждая — даже если никакой другой работы у нее нет. Все у нас днем работают актрисами, моделями или, на худой конец, в салоне красоты. Девица непременно расскажет, что в клубе она появляется не часто — это всего лишь приработка. Из чего следует, что кобелю страшно повезло застать ее — и он должен пользоваться случаем на всю катушку.
Я все эти подробности знаю так хорошо, потому что и сама пою те же песни, когда общаюсь с клиентами.
У каждой из нас более или менее стандартный набор уловок. Которые почти всегда срабатывают.
Если женщина стоит на том, что все мужики сволочи и одним миром мазаны, не спешите принять ее за феминистку.
Возможно, она просто танцовщица в ночном клубе.
Я захожу к Терри — заплатить ему вперед за вечер. Вечерняя такса — девяносто фунтов.
Работать днем спокойней, и Терри приходится куда меньше отстегивать, но днем не так много посетителей, и они прижимистей.
Дневной клиент приходит в основном опрокинуть стаканчик у бара и поглазеть на танцовщиц у шеста.
Только вечером мужики заводятся по-настоящему и готовы платить по полной за всю программу. Биологический ритм, что ли?
Терри, симпатичный сукин сын, говорит нам прямо: «Мое дело — свое с вас получить, а сколько вы сами сорвете — ваша забота».
Я вечернюю работу не очень жалую, но мне от нее теперь уж точно никуда не деться — днем хочу сосредоточиться на модельной карьере.
Я стучусь и захожу в кабинет босса.
— Привет, крошка, — говорит он.
— Привет, Терри, — говорю я, садясь и доставая бумажник. — Хороший нынче денек, да?
— Для продавцов мороженого — быть может. — Он кладет перед собой гроссбух и денежный ящик. — А для клуба денек не из лучших. Как там Делла?
Моя подруга катит к аэропорту. Не удалось толком попрощаться. Досада.
— Делла передает вам прощальный привет, — говорю я, выкладывая на стол девять десяток. Терри делает запись в гроссбухе и выдает мне квитанцию о получении денег. — Что это за журналист, про которого вы по телефону говорили?
Я спрашиваю небрежно, как бы между делом, словно меня это не бог весть как интересует.
— Зовут Гриэл, — говорит Терри. — К нам иногда заглядывает. Немного лоботряс и страдает манией величия. Хотя в целом парень вполне ничего. Вот собрался про наш клуб написать. И давно пора!
Он поднимает глаза от гроссбуха и внимательно смотрит на меня.
— После ночи страстной любви?
— С чего вы так решили?
— Видок у тебя…
— Извините, Терри, — смущенно лепечу я. — Наверное, в подземке было слишком душно. Я вся какая-то высушенная… Сейчас выпью водички — и буду в норме.
— Водички — это хорошо, — говорит Терри, хотя вид у него по-прежнему озабоченный. — Ты, главное, сегодня на вино не налегай. В такую погоду легко ошибиться — само идет. Не успел оглянуться, как уже на ногах не стоишь! А тебе для журналиста нужно быть в форме. Ясно?
— Конечно, ясно.
