У Рене опять дергается глаз.
Держи себя в руках. Не давай проснуться сидящему в тебе Ипполиту. Это просто ученик, он тебя провоцирует.
– Садитесь, Филипп.
Но тот не садится, на его лице наглая ухмылка.
– Что, если я откажусь? Что, если я больше не желаю слушать ложные утверждения?
Рене хватает его за запястье и выворачивает. Ученик, кривясь от боли, вынужден сесть. Класс возмущенно шумит, Рене отпускает руку Филиппа.
Что на меня нашло? Это Ипполит. Ипполит сидит во мне и показывает норов. Я не смог его сдержать. Он вылезает, когда мне страшно. До чего он дойдет, если дать ему волю?
Не уступать. Быстро взять ситуацию под контроль, иначе будет плохо.
– Тишина в классе!
Боже, я уже не понимаю, что происходит. Не Атлантида же их так взбудоражила.
Ученик зло смотрит на него, растирая себе руку. Он напуган, но одновременно рад, что вынудил его сорваться.
Единственный способ удержать в узде Ипполита – дать высказаться Гебу. Чудовище не прогнать, но его можно усмирить мудростью.
И тогда учитель истории поступает неожиданным образом: он кладет ладонь Филиппу на грудь, чтобы почувствовать биение его сердца. У него ощущение, что он добрался до его души.
Вспышка света. Поток информации.
Мы водили знакомство в прежней жизни. Мы враждовали. Он не прочь опять со мной сцепиться.
Если я его ударю, победа будет за мной, но так я все потеряю.
Парень отшатывается, как будто чувствует, что учитель заглянул ему в душу.
– Вы что, мсье? Вы гей?
Рене Толедано возвращается на свое место под ропот класса. «Видал? Он дотронулся до его груди!»
– Итак, на чем мы остановились? На Атлантиде. Существовала она или нет? Как видите, это чувствительная тема.
И он как ни в чем не бывало продолжает урок. Филипп, не зная, как быть, пожимает плечами и отказывается что-либо записывать о цивилизации, якобы предшествовавшей всем остальным.
29.
В обеденный перерыв Рене Толедано вызывают к директору Пинелю.
Над директорским креслом развешаны фотографии, на которых он жмет руку разным министрам образования и другим чиновникам.
На самой большой фотографии, с подписью в углу, он красуется в обществе самого Джонни Холлидея.
Хозяин кабинета предлагает ему шоколадку.
– Всех завораживают мифические исчезнувшие цивилизации. Все взрослые – большие дети, любящие сказки. Всем нам хочется оживить легенды. Многие становятся археологами, путешественниками, этнологами. Бродят себе, дробят и переворачивают камни. Но очень немногие, слышите, мсье Толедано, очень немногие заходят дальше того, что им подсказывает их скромное воображение. Вы относитесь к этим немногим. Вы не только возводите свою личную интуицию в ранг исторической истины, но и дерзаете превращать ее в предмет обучения, не располагая никакими доказательствами. Дерзко! На вашу беду, образовательное заведение не то место, где ко двору дерзость, тем более ни на чем не основанная. Здесь положено передавать выверенные и общепринятые знания, не более того. Судя по произошедшему этим утром, вам этого недостаточно.
Учитель истории сидит неподвижно.
– Такого не должно происходить здесь, в учреждении, имеющем репутацию серьезного. Только представьте, что будет, если все станут говорить: «В лицее Джонни Холлидея учат, что Атлантида существовала…»
Он заглядывает в свои записи.
– Вы выворачивали ученику руку?
– Он подрывал мой авторитет. Он крупнее и сильнее меня. Я решил опередить события. Хотел заставить его сесть, вот и все.
– Нет, не все. Вы дотронулись до его груди.
– Я положил ладонь на его сердце.
– Давайте не будем жонглировать словами. Он уже сообщил об инциденте своему отцу, и тот мне позвонил. Он рассказал о вашей стычке с его сыном и о «своеобразии» ваших лекций. Не далее как вчера вы назвали греков разрушителями более развитых цивилизаций – критской и троянской. Это правда?
– Чистая правда.
– В программе этого нет. Ученики должны сдать экзамены, их цель это, а не изучение противоречивых теорий о происходившем две тысячи лет назад.
Директор снова предлагает Рене шоколадку, но тот не берет.
– Оттого что у лжи много сторонников, она не становится истиной.
– Сами знаете, родительский нажим может приводить к изменению учебной программы. Пока что у нас во Франции до этого не доходит, но линия, отделяющая истину от неправды, выдерживается последовательно. Родители учеников – налогоплательщики, они нас содержат. Они должны быть довольны, а этого не добиться, если разглагольствовать об Атлантиде. Ученики могут провалить экзамены! Нельзя выворачивать руки и щупать грудь тем, кто ставит под сомнение ваши причудливые теории.
Рене опасается, что каждая его фраза может быть обращена против него, поэтому помалкивает и только кивает.
Не отвечать. Не выпускать наружу Ипполита, загораживаться Гебом.
– А теперь давайте серьезно, Толедано. Я вызвал вас потому, что ценю вас и уважаю вашего отца, бывшего моим… простите, остающегося моим другом. Я вынужден доложить об этом скандальном случае наверх, смотрите, как бы вас не уволили.
– Я продолжу тему Атлантиды так, как считаю нужным.
Директор Пинель вскидывает левую бровь.
– Почему вам так важна эта Атлантида?
– Важна, и все.
– Вы, собственно, кто по профессии, Толедано?
– Преподаватель истории, а что?
– Вот и выполняйте свой профессиональный долг, это все, что от вас требуется.
30.
В столовой Рене ждет Элоди. На них оборачиваются другие учителя.
– Все уже в курсе утренних событий. Я за тебя переживаю. Вывернутая рука, прикосновение к груди, жалобы учеников, недовольных, что ты выдаешь легенды за правду… Некоторые записывают твой курс на смартфон. Записи уже выложены в интернете и вызывают насмешки и недобрые шутки.
Рене качает головой:
– Меня вызывал Пинель.
– Как все прошло?
– Плохо.
– Ты тоже хорош. Чего ради было трогать ученика?
– Он со мной препирался.
– Ну и что? Ты не можешь так поступать. А эта тема, не соответствующая программе? С каких пор на уроке истории стали проходить Атлантиду?
– Со времен Пифагора и Платона. Хотя, если честно, Платона с его теориями тоже высмеивали его современники-философы.
– Не знала этой подробности.
