Иногда дело доходило до прямого столкновения между британскими хранителями морали и порядка и непослушной прессой. При мне в Лондоне начал выходить крамольный и эротический журнал «Оз» (позднее я познакомился с двумя его ведущими авторами, австралийцами Ричардом Невиллем и Мартином Шарпом). В 1971 году над его авторами и редакторами, которым предъявили обвинение в напечатании непристойных материалов, состоялся шумный суд. Но к чести британской судебной системы закончился он полным провалом обвинения.
Я стал все чаще уезжать из Лондона: на Майорку для занятий плаванием, в Шотландию и в Австрию, кататься на лыжах. Восточно-европейской службой Би-Би-Си заведовал тогда Александр Левин, опытный администратор, ценивший «новую кровь» и последовавшее за ней повышение журналистских стандартов.
Моя семья приехала из Австралии. К тому времени я полностью бросил пить. Продолжал заниматься йогой и медитировать. Но воодушевление от работы на Би-Би-Си стало истощаться. Опять давила рутина. Была ли это моя неуемная натура «Близнеца»? Мне хотелось писать что-то свое, не перепевая написанные английскими журналистами комментарии.
Домашняя обстановка была такой напряженной, что Наталья, которой очень нравилась жизнь в Англии, отправилась со мной к психологу. Тот посоветовал нам развестись. Я вскоре уволился с Би-Би-Си. После долгих и горячих споров мы решили возвратиться в Австралию.
Мы сели на теплоход, идущий вокруг мыса Доброй Надежды с остановкой в Кейптауне. Путешествие было далеким от мирного. Отношения с Натальей становились все более и более напряженными, и в конце концов она взбунтовалась против моей раздражительности и агрессии.
По прибытии мы поселились в маленьком домике в Сиднее недалеко от побережья. Я ходил удить рыбу с камней, плавал, занимался йогой и медитацией по утрам. Днем переводил на русский книгу Карла Юнга «Человек в поисках смысла». Водил дочь в маленький бассейн на берегу и иногда брал с собой на рыбалку, провожал ее в школу и обратно. Я старался посвятить Римме больше времени, чтобы хоть как-то скрасить влияние наших постоянных ссор на ее психику. Наталья все еще злилась на меня за решение покинуть Англию. Мы или не разговаривали друг с другом, или пререкались. Брак неотвратимо распадался.
КОНФРОНТАЦИЯ СО «СВОБОДОЙ»
В те дни мной владело почти такое же чувство, какое я испытывал в четырнадцать лет, уезжая из Колпашево в Томск. Я задыхался в рутине, в ссорах с Натальей, которая, в отличие от меня, была практичной женщиной, пытавшейся создать какой-то семейный уют.
Подал заявление о приеме на работу на радио «Свобода» в Мюнхене и был принят. Отъезда ожидал с нетерпением, предчувствуя, что не вернусь к семье. Говорил себе, что развод — лучший выход для нас и для нашей дочери. По крайней мере, она будет избавлена от зрелища постоянно ссорящихся родителей.
Но в Мюнхене я вдруг обнаружил, что мне не хватает Риммы. Вспоминал ее слова при расставании: «Ты опять уезжаешь, папа…» Римма вскоре приехала ко мне в Мюнхен на несколько месяцев. Для нас это было трудное время. Римме еще не исполнилось семи лет, и она ревновала меня к моей подруге. А я оказался недостаточно чувствительным, чтобы понять ее переживания. Но все-таки старался устроить ее жизнь как можно лучше: она ходила в хорошую частную школу, мы часто выезжали за город, катались на горных лыжах, я покупал ей дорогие игрушки.
Атмосфера на «Свободе» радикально отличалась от Би-Би-Си. На работе я пытался создать свою нишу, которая давала бы наибольшую творческую свободу. Программы подвергались цензуре, перед тем как выпускаться в эфир, среди персонала было расслоение с большой разницей в оплате. Американцы получали наивысшую ставку, иностранные журналисты по свободному найму, вроде меня, были следующими по привилегиям и, наконец, шли местные эмигранты, которым платили меньше всего. Немцы, занимавшиеся администрированием на станции, находились где-то посредине и хорошо устраивались, имея приработки и другие блага.
В то время как задача Би-Би-Си в основе проста — транслировать британскую точку зрения всему остальному миру, то у радио «Свобода» все было гораздо сложней. Подразумевалось передавать обратно в СССР голос инакомыслящего меньшинства страны, олицетворяемого эмигрантами за рубежом и диссидентами на родине, а также распространять западные ценности. Радиостанция финансировалась правительством США. И было бы наивным ожидать, что государственный департамент США станет выбрасывать на ветер миллионы долларов только для того, чтобы позволить эмигрантам и диссидентам свободно разглагольствовать в эфире.
Существовали тщательно разработанные, регулярно обновляемые детальные инструкции, с помощью которых редакторы соответствующим образом направляли перья авторов и переводчиков.
Мне повезло, что во время моей работы на радио его возглавлял очень либеральный человек, которого мы звали просто Ронни. Он поощрял профессионализм, что было совсем непросто на радиостанции, обремененной столь многими ограничениями. Дружески относился ко мне, даже когда я бунтовал против цензуры, прикрепил к послушному редактору. По счастью, на станции в это же время работали такие неглупые люди, как Джон Лодисен, также ценивший журналистов с опытом, и молодой фон Деминг в политическом отделе. Ронни, Джон и фон Деминг и еще несколько прогрессивных сотрудников, таких как Юрий фон Шлиппе, взяли меня под опеку, сдерживая рвение администраторов, пытавшихся иногда убрать мои программы из эфира. Я подружился с Юрой фон Шлиппе и его семьей — он был одним из немногих журналистов на «Свободе», владевших несколькими языками и пытавшихся делать передачи на темы социологии и политики выходящими за узкие рамки антисоветской пропаганды. Семья фон Шлиппе вообще была отдушиной для меня. В их доме обсуждались интересные книги, моя дочь Римма проводила время с их детьми.
На станции была большая библиотека с иностранными и русскими изданиями, исследовательский отдел, который по просьбе авторов также предоставлял детальную информацию. Мой опыт и обучение на Би-Би-Си не позволяли опускаться до дешевой пропаганды. Я пытался копать глубже, смотреть в корни коммунизма, читая о религиозно-фанатических движениях прошлого, пытался понять, как они связаны с Октябрьской революцией. Сделал серию программ по психоаналитическому истолкованию сталинизма
[15]. Мой рабочий стол был завален толстыми томами из библиотеки Мюнхенского университета. Я подтянул свой школьный немецкий, чтобы иметь возможность не только общаться с местными жителями в повседневной жизни, но и читать газеты. Меня больше не удовлетворяли упрощенные антикоммунистические теории, проповедовавшиеся эмигрантской прессой и большинством программ на радио «Свобода». Когда я попытался быть объективным и критиковать Америку за некоторые из ее экологических безумств (моя серия передач была единственной, где вообще упоминалось слово «экология»), программу едва не сняли с эфира, и лишь вмешательство директора радиостанции спасло ее.
На «Свободе» царила совершенно иная рабочая обстановка по сравнению с либерализмом Би-Би-Си. Охрана была строгой, хотя на радиостанцию все-таки проникали агенты КГБ, которые позже писали обвинительные разоблачения о ее работе и людях. В отличие от Би-Би-Си у меня здесь было мало друзей. Я старался как можно скорее закончить свои программы и отправиться куда-нибудь на прогулку, пойти на лыжах, а то и в какое-нибудь путешествие. У меня сложились близкие отношения с молодой американкой, работавшей в исследовательском отделе. Обычно она сопровождала меня в поездках по Европе, которые отсюда можно было сделать намного легче и дешевле, чем из Англии. Мы ходили вместе в кино и на концерты.
