Вначале я избегал внимания Еремы. Послушно выполнял упражнения, более-менее приемлемо заправлял кровать и никогда не возражал. Наиболее оптимальной стратегией защиты было оставаться неприметным. Однако часто сержанты вроде Еремы нюхом чувствовали чужаков и, казалось, имели змеиную, почти экстрасенсорную чувствительность к людям, на которых никак нельзя было положиться в поддержании культа продажности и жестокости.
Любая искра интеллигентности или независимости могла выдать. Образ поведения, даже осанка, взгляд в глаза могли вызвать подозрение. Следовало стать совершенным актером, чтобы имитировать загнанный, вороватый и в то же время жестокий взгляд, который многие солдаты приобретали со временем. Но даже если кому-то это удавалось, солдатская жизнь содержала очень много моментов, когда нужно было доказывать, что ты — часть стаи. Однажды ты можешь оказаться избитым, а уже на следующий день будешь участвовать в избиении своего близкого друга.
Мой день Икс наступил, как водится, неожиданно. Однако произошло то, чего совершенно не мог предвидеть ни я, ни кто-либо другой.
Я подружился с одним первогодком, которого так же призвали в Томске. Его звали Евгений, он провалил экзамены в институт и попал в армию. Женя был из интеллигентной семьи и артачился, когда ему грубо отдавали бессмысленные приказы. Ерема невзлюбил его с самого начала и дразнил даже из-за имени. Среди привычных слуху Иванов, Петров и Федоров Евгений как-то выделялся.
Однажды, когда мы закончили собирать урожай картошки для одного из командиров, Ерема вышел из офицерского жилища с парой бутылок водки. Он великодушно пригласил всю нашу группу из шестерых солдат присоединиться к нему. Вечерний мороз крепчал, мы чувствовали усталость и холод. Каждый отпивал огненную жидкость прямо из горлышка. Еды, чтобы закусить, не было. К тому времени, когда мы прикончили водку, все опьянели, особенно Ерема, который, как мы подозревали, тайно прикладывался еще и в течение дня.
Мы вернулись в наш барак перед ужином. До него оставалось еще полчаса, и Ерема выступил с блестящей идеей. Он предложил нам раздеть Евгения и проверить размеры его пениса, который, как он громогласно предположил, был либо крошечным, либо вовсе отсутствовал.
Мои пьяные друзья решили, что это очень смешная забава и повалили Женю на пол, пытаясь стащить с него штаны. Я вертелся вокруг, как бы помогая, но, на самом деле, не делал ничего.
Евгений неожиданно оказал жестокое сопротивление. Один из солдат поднялся с окровавленным носом. Ерема получил удар сапогом в пах и, издав рев раненого быка, бросился на бедного парня всей своей тушей. Евгений упал на пол. Ерема продолжал бить его ногами по ребрам и, наконец, в лицо.
Когда он занес сапог для удара в голову, я сзади подбил ему ногу на половине замаха, так что он крутнулся и упал на бетонный пол, стукнувшись затылком.
Мои нападавшие товарищи стояли, как громом пораженные, будто я осмелился метнуть молнию в Зевса.
Прозвенел звонок на ужин.
Евгений ушел, пошатываясь. И я отделился от группы, пошел в столовую.
Ерема явился в столовую получасом позже, с изумленным видом. Он сел на противоположном конце зала, его налитые кровью глаза периодически останавливались на мне, пока он поглощал еду.
Я знал, что меня ждет «темная» особенно жуткого вида, если вернусь в казарму. Надо было что-то делать и делать быстро. Тайком взял пустой стакан со стола и, громко кашляя, раздавил его на полу сапогом. Потом поднял несколько осколков и сунул их в то, что осталось от моих котлет и картофельного пюре. Затем отбросил остатки стекла под столом как можно дальше.
Взяв свою тарелку, я прошел к раздаче и, приняв мученический вид, показал повару особенно острый кусок стекла, покрытый картофельным пюре. Пожаловался на боль в желудке и сказал, что, видимо, проглотил кусок стекла.
Даже для бесчувственного армейского повара это было серьезным событием.
Мне велели немедленно идти в медпункт. Я постучал в кабинет медсестры как раз, когда она закрывала дверь. Ворча, она открыла дверь, но, увидев меня, согнувшегося от боли и держащего пресловутый кусок стекла в одной руке, а другой рукой показывающего на желудок, поняла, что дело может быть серьезным.
Не желая брать на себя ответственность, она вызвала скорую.
Меня привезли в военный госпиталь и сделали рентген. Ничего не нашли, но, поскольку я продолжал жаловаться на боль, врачи решили оставить меня под наблюдением на ночь с подозрением на маленький кусок стекла в кишках или пищевое отравление.
Когда я оказался в палате, пришла медсестра и бесцеремонно заявила, что ей нужно взять анализ кала при помощи особого шприца, напоминавшего велосипедный насос. При этом она, должно быть, поранила мне прямую кишку, да так, что я дернулся от боли. Для меня это стало предвестником того, что будет происходить дальше.
Почти каждый, кто попадал в военный госпиталь, подозревался в симуляции, ему не следовало доверять, и нужно было провести все анализы так, чтобы их нельзя было бы подделать.
Я был уверен, что Ерема не станет сообщать о нашей драке командованию. Он будет ждать меня в казарме, вынашивая свои собственные мечты о мести. В относительной безопасности военного госпиталя я должен был выработать такую стратегию, которая позволила бы никогда не вернуться в казарму.
Меня отбросило назад к старой дилемме. Физическая симуляция опасна, если вообще возможна. Ничто кроме серьезной болезни, инвалидности или травмы не убедит врачей. Полузабытые страницы учебника по психиатрии начали сами вырисовываться в моей памяти. Я должен был стать шизофреником.
Утром выяснилось, что удача на моей стороне. Анализы, взятые медсестрой, показали следы внутреннего кровоизлияния. (Сестра либо не заметила, либо решила не говорить, что она поранила мне прямую кишку, когда брала анализ). Теперь следовало ждать дополнительных обследований, что давало мне ценную передышку для обдумывания спасительного плана.
Ночь прошла без сна в поисках решения. Я знал, что делаю необратимый шаг. В наихудшем случае рискую надолго угодить в тюрьму. В наилучшем — обрету свободу. В промежутке было много возможностей, например, мое поведение могло быть истолковано как простое неповиновение или изворотливость, на что либо не обратят внимания, либо накажут…
Я прекратил принимать пищу, как только попал в госпиталь: такая реакция была бы естественной для человека с внутренним ранением или пищевым отравлением. Мой отказ просто игнорировали; сестры уносили подносы, как только я показывал, что не голоден.
На следующий день я с многозначительной миной отказался от пищи, заметив: «Вы думаете, я не знаю, что за пищу вы заставляете меня есть?»
Сестра озадаченно посмотрела на меня и унесла поднос. Я был уверен, что она донесет доктору.
Еще было время отыграть все обратно, дав какое-то безобидное объяснение моей выходке или просто обратив все в шутку.
Пришел доктор с утренним обходом. К тому моменту, когда он подошел к моей кровати, я весь покрылся холодным потом. И сверхъестественным усилием переборов внутреннее сопротивление, когда он спросил меня, как дела, я спокойно ответил: «Все хорошо. Кроме того факта, что они пытаются меня отравить».
