– Ты в порядке, чувак?
Он посмотрел на меня так, словно только что заметил, а потом снова вернулся к работе.
– Ага. Я в порядке.
– А с виду не скажешь.
Мое замечание выдернуло его из ступора.
– Твою мать, Эйприл, конечно, я не в порядке. Какого черта мы делаем? – Он не злился. Он просто устал.
– Мы собираемся пойти туда и попытаться хоть как-то поддержать людей. Мне и самой нужно во что-то верить.
– Уже придумала, что скажешь?
– Есть пара идей. – На самом деле нет, но я была уверена: что-нибудь придумаю. – Есть предложения, что, по-твоему, я должна сказать?
– Кроме того, что мир ужасен и как, черт возьми, мы до такого докатились? – Он устало опустился на диван. Я не рассказала Энди о выстреле, не рассказала ему о Карле-младшем и не заметила никаких признаков того, что рука по-прежнему в моей квартире. Если она не ушла, то была в одной из тех комнат, куда я не входила.
Я посмотрела на Энди и впервые поняла, что его глаза опухли не только из-за недосыпа. И осознала, что сама еще не плакала. Все шло наперекосяк. Я было хотела расплакаться здесь и сейчас – чего там делать, расслабила лицевую мышцу и вперед, – но потом подумала (всерьез): не-а, Эйприл, прибереги это для камеры.
Фу.
Вслух же я сказала:
– Все эти люди, что там собрались, бросают вызов полиции и террористам, чтобы защитить Карла. Защитить нас. Нам нужно пойти туда и сказать: мир не ужасен.
– Эйприл, в новостях говорят, что возможны новые атаки. Посмотри на всех этих людей! Никто не проверяет рюкзаки! Да я только по дороге сюда чуть сердечный приступ не схлопотал!
– Я все свое время перевожу на новости, у них работа такая – тебя пугать. Я наблюдаю это из первых рядов с утра до вечера. – Скажу для себя: я подбадривала Энди не потому, что он был мне нужен. Я могла попросить кого-то другого держать камеру. Черт, я могла пойти туда с палкой для селфи и снять отличный ролик. Но я хотела, чтобы камеру держал он, потому что мы вместе в это ввязались, и Энди должен был почувствовать. Мне казалось, я говорю ему правду. Ввожу дозу реальности, чтобы помочь ему сделать что-то великое в ужасный день. Наверное, я была отчасти права.
Отчасти.
– Помнишь, как я позвонила тебе среди ночи, чтобы ты посмотрел на странную скульптуру? Я сделала это, потому что думала, ты чего-то хочешь и я могла бы тебе помочь. Но, Энди, ты намного больше, чем я тогда считала, а я намного меньше. Мне не нужно, чтобы ты лепил из меня знаменитость, мне нужно, чтобы ты помогал мне оставаться в здравом уме. За этой дверью нет ничего опаснее концерта в Хэлси. – Он закрыл глаза, но я видела напряжение на его лице. Не знаю, пытался ли он сосредоточиться на настоящем или на том, чтобы встретиться со своим страхом, или чтобы не плакать, или не сказать мне то, что хотел, но знал, что не должен. В любом случае ему пришлось нелегко. – Давай пойдем туда и сделаем мир немного лучше, хорошо?
* * *
Энди снимал на зеркальную камеру размером с чайник, с большой тяжелой широкоугольной линзой, чтобы делать хорошие снимки даже вплотную. С микрофонным ресивером и предусилителем получалось около полутора килограмм железа. Десять лет назад установка для получения видео и аудио аналогичного качества весила бы по меньшей мере тринадцать.
Еще один плюс широкоугольных объективов: они не так трясутся. Это хорошо, когда тебя толкает толпа… или ты просто дрожишь от ужаса.
Джерри, швейцар, тоже волновался:
– Эйприл! Настоятельно советую вам туда не ходить.
Что за фантастический совет.
– У нас все будет хорошо, Джерри, это скорее вечеринка, нежели протестный митинг. – Я нервничала, но Энди вообще был зеленым и мокрым.
– Эйприл, я отвечаю за вашу безопасность, пока вы находитесь в этом здании, но, как только вы выйдете за его пределы, я ничего не смогу поделать. – Его отеческая забота даже казалась до некоторой степени милой.
– Это моя работа, Джерри. Вы замечательный. Мы вернемся через пять минут, обещаю.
Мы протолкнулись через вращающиеся двери, и я приготовилась говорить. Энди уже включил запись.
Я немедленно развернулась и начала идти спиной вперед – в толпу людей, говоря чуть громче обычного. Вы, наверное, видели этот ролик, но он вроде как тоже часть истории, поэтому я его процитирую:
– Меня зовут Эйприл Мэй, и я нахожусь на Двадцать третьей улице, возле театра Гремерси, резиденции нью-йоркского Карла, где люди стихийно собрались в ответ на то, что, несомненно, станет известно как атаки тринадцатого июля, в знак солидарности, надежды и дружбы. Лишь горстка представителей движения Защитников заявились сюда, чтобы вновь выразить свой возмутительный протест по поводу благотворного присутствия Карлов в наших городах. – Люди начинают оборачиваться, почти все узнают меня и дают нам пройти. Я двигаюсь к Карлу, хочу посмотреть, смогу ли я сделать так, чтобы он попал в кадр, но никогда не замечаешь, насколько широки улицы, пока они не заполнены людьми.
Сейчас я понимаю, что, если бы шла лицом вперед, используя свой авторитет, мы двигались бы быстрее.
– Эй, Эйприл! – окликает парень с плакатом «Если это человечество, пусть к нам вторгнутся».
– Привет, красавчик! – отвечаю я и думаю: ему будет что рассказать друзьям.
Я снова поворачиваюсь к камере и продолжаю пятиться по направлению к Карлу:
– В этот действительно ужасный день мир скорбит. Однако мы должны помнить, что это сделал не злой мир или злой вид, а несколько людей. Да, уровень сложности и организации ужасает. Их цель – ужасать, и в этом они преуспели. Я напугана. Разумеется. Но несколько глупцов, что убили себя и других ради смутного идеала, который закрепился в их разбитых сердцах, – я не боюсь их, я боюсь их страха. – Это была одна из фраз, которые я подготовила заранее. Я оглядываюсь, люди смотрят, вокруг нас образуется круг, и становится тихо. – Эти люди. – Энди показывает толпу. – Эта демонстрация! – кричу я, и все кричат в ответ, и это прекрасно, и мы делаем это вместе, и это так здорово. Люди снимают меня на свои мобильные телефоны, а я записываю их – сцена видна со всех сторон. – Вот что такое человечество, солидарность перед лицом страха. Надежда перед лицом разрушения. Если Карлы здесь по какой-то причине… – Удивительно, но, когда я это говорю, Карл неожиданно появляется на заднем плане, возвышаясь над толпой. – Тогда, возможно, они прилетели не затем, чтобы узнать о нас, а чтобы рассказать нам о себе. Каждый день я узнаю о них больше, и сегодня я вижу…
Хор криков отвлекает меня, но уже поздно что-либо делать. Кто-то выскакивает из толпы в нескольких шагах позади меня. На видео отчетливо слышны крики: «Эйприл!», «Остановите его!», «Берегись!» – но в основном просто невнятные вопли.
Он хорошо виден на записи; обычный белый парень. Джинсы, светлые волосы, средний рост, белая футболка, куртка цвета хаки. Он проталкивается сквозь толпу и прыгает прямо мне за спину с пятнадцатисантиметровым ножом в кулаке. Впрочем, я ничего этого не видела.
