Никто тебя не любит теперь, дружок. Некому.
Больше Ларису Константиновну Алексей никогда не видел. Ему не составило труда узнать, что она продала квартиру и уехала из города. Возможно, Алексей попытался бы найти няньку, но в этот момент домой вернулась Ольга.
Несколько дней они прожили в слишком большом для обоих доме с пустым бассейном как чужие люди, не разговаривая и стараясь не попадаться друг другу на глаза. Его попытки поговорить разбивались о ледяную стену Ольгиной неприязни, словно не было лет, когда они так любили друг друга. Однажды утром, в выходной, Алексей услышал странный стук. Продирая глаза, он подошел к окну и увидел, как Ольга, неумело размахивая топором, с остервенением рубит косую ель во дворе. Дерево жалобно содрогалось, словно умоляя о пощаде.
А еще через месяц Ольга собрала вещи и уехала в соседний город, подписав доверенность на продажу дома.
***
Голод, постоянный, сосущий изнутри, гнал его вперед, не давая остановиться.
Осень выдалась тяжелой, и там, где он обычно жировал, все запасы уже были подъедены, потому приходилось забираться все дальше и дальше от знакомых троп. Даже белки, его привычные соседки, переселились в другое место, отыскивая новые дома, чтобы не остаться зимой голодными. Иногда он находил их припасы и беззастенчиво пожирал без малейших угрызений совести. А что такого? Раз нашел, значит, моё! И пусть только кто посмеет возразить!
Никто и не возражал.
Укладываться спать тоже пришлось позже срока. Местечко давно было облюбовано их семейством. Прямо тут мать когда-то родила его, в большой теплой пещерке, окруженной раскидистыми соснами. Здесь, будучи маленьким, он сосал лапу во сне, а позже, весной, учился познавать мир. В лесу росли орехи, съедобные коренья. Когда он немного подрос, мать повела его на чудное озеро, пахнущее рыбой и людьми. Идти пришлось очень долго, может даже два дня, и он капризничал, пока мать не дала ему затрещину, тогда он перестал хныкать. Дорога же оправдала все ожидания. Озеро было совершенно круглым, крохотным, окруженным постройками с опасным и притягательным запахом дыма и жареного мяса. Когда у озера не было людей, они забирались на мостки и начинали выуживать из прозрачной воды крупных, жирных карпов, которые сами бросались им в лапы. Даже ему, неуклюжему и неумелому, удавалось вытащить рыбу из пруда, что уж говорить о матери, мастерски швырявшей карпов на берег.
Потом он вырос, и мать прогнала его прочь. Но на тот момент он уже был достаточно взрослым, чтобы постоять за себя, умел добывать еду и время от времени наведывался на озерцо, чтобы поесть свежей рыбки. Несколько раз даже сталкивался с матерью и, загодя учуяв ее запах, терпеливо ждал, пока та уйдет, поскольку она была крупнее и сильнее и могла здорово задать жару.
Он не заметил, что мать перестала приходить. В конце концов, ему не было до нее никакого дела, но каким-то краешком сознания он отметил, что ее следы и запах заметно потускнели и стали выветриваться, словно она куда-то ушла или умерла. И поздно осенью, разыскивая место для зимовки, он вернулся в родную пещеру, давно пустующую, однако сохранившую знакомые запахи, от которых внезапно стало тоскливо и больно. Шумно вдыхая воздух широкими ноздрями, он ворочался, двигался из угла в угол и даже несколько раз выходил искать пропавшую родительницу, надеясь, что они вновь перезимуют вместе, грея друг друга теплыми боками. Однако мать не вернулась, и он перезимовал один.
С тех пор прошло несколько зим. Теперь он стал совсем взрослым. Иногда он встречал временных подруг, с которыми было хорошо, а как-то за одну, привлекательную и упитанную, пришлось даже драться с залетным соседом, решившим забраться на чужую территорию. У него даже рождались дети, но на них ему было наплевать. Каких-либо родственных чувств он к ним не испытывал.
Эту зиму он в очередной раз собирался переждать один, вот только осень, проклятущая, дождливая и голодная, действовала на нервы. Есть хотелось постоянно. Ягод и орехов, которыми он привык набивать брюхо перед зимовкой, было мало, а благословенное озерцо с карпами люди давно забросили, и оно превратилось в болото. Несколько раз он приходил и долго нюхал воду, макал в нее лапы, но ни одна рыба не попалась. Только лягушки издевательски квакали.
От расстройства, голодный и злой, он пошел дальше, к едва видневшейся на горизонте деревеньке, и там с наслаждением разломал человечьи ульи, полакомившись поздним медом. Это мародерство доставило ему невероятное удовольствие.
В деревню он наведывался не слишком часто, уж больно далеко она была от его угодий, но теперь его встречали ружьями и однажды угодили дробью прямо в толстую ляжку. Несмотря на то что боль была вполне терпимой, он трусливо сбежал и теперь разорял ульи только ночью. Человек с ружьем стал его злейшим врагом, пусть даже ружье стреляло дробью. Грохот выстрела пугал его, заставляя бежать со всех ног.
Так продолжалось еще пару лет. А потом деревенька захирела, ульи исчезли, и он перестал туда ходить, до той самой зимы, когда проснулся раньше положенного.
Есть было нечего. Он долго бродил по лесу, злой, голодный и агрессивный. Исходив свои владения и не найдя ничего стоящего, направился сперва на рыбный пруд, а затем, ведомый воспоминаниями, к деревне, пустой и заброшенной, где жизнь теплилась лишь в одном доме. Долго и безрезультатно пытаясь проникнуть внутрь, он удалился, затаив злобное желание поквитаться. К счастью, в этой одинокой избушке нашлось несколько чудных прозрачных штук, набитых сладкими сахарными ягодами. Расколотив прозрачные штуки об пол, он с наслаждением вылизал содержимое и, побродив по двору, решил вернуться позже, переждав надвигающуюся бурю, перед которой у него дыбом вставала шерсть. В доме кто-то возился, наверняка умирая от страха. Он чувствовал кислый запах человеческого испуга и радостно раздувал ноздри.
Порохом, ассоциировавшимся у него с болью в ляжке, из дома не пахло, а вот медом — да. Слабый аромат, почти незаметный, тем не менее ощущался и сводил его с ума.
Лес подождет. Все равно там нечего есть. Разве что кору ободрать, но разве та сравнится с медом?
Буря надвигалась слишком быстро, и он пошел обратно, решив переждать ее в одном из брошенных людьми убежищ, в которых, может быть, удастся разыскать еще немного этих сахарных ягод.
Возвращаясь, он неожиданно наткнулся на свежий след, пахнущий человеком и дымом. С помутившимся от голода и злости рассудком, он торопливо пошел следом, надеясь, что сегодня ему удастся не только поквитаться с человеком, но и сытно поесть.
***
На печи было тепло, однако не слишком комфортно. Нагретые кирпичи впивались в бока, даже подстеленное ватное одеяло не помогало. Крутясь с бока на бок под низким деревянным потолком, Алексей слушал, как кашляет Ольга, вдыхал кисловатый запах с примесью тлена, которым пропитались стены, и думал о своем. Ему хотелось встать и покурить, но он терпел, чтобы не тревожить жену.
Надо же, а ведь оба думали, что заснут сразу, как только лягут!
