— Договорились, милая. Для меня твое желание — закон! Раз ты хочешь, чтобы я ее замуровал, значит, замурую, хотя это дело Валентина.
— Только он, он сам-то где?
— В данный момент, Эми, не знаю. Но недавно, как всегда, просто убивал время. Блуждал по темным коридорам, как слепой.
— Ладно. А ты зачем пришел?
— Решил пригласить тебя поужинать.
— Поужинать? — Меня объяла смутная подозрительность, но не столько по отношению к нему, сколько к себе самой. — Да ведь мы только что обедали.
— Ну, если для тебя пять-шесть часов назад только что, не будем спорить. — Он сел рядом со мной на кровать, подхватил мою руку и, сверля меня секунду-другую прищуренными глазами, воскликнул с каким-то даже облегчением: — Эге, а ты, похоже, все это время проспала. Признайся!
— Не могу признаться. В том смысле, что я не уверена, что проспала.
— А, встряхнись! И знаешь, что я тебе скажу, если погода разгуляется, завтра утром я возьму тебя с собой на пляж. Там немного развеешься. Плавать умеешь?
— Как Утопленник?.. Нет, к сожалению.
Я пригляделась к его легкомысленной, прямо сказать, безмятежной физиономии, и даже испытала облегчение. Да, сегодня только он, Клиф, не выглядел изменившимся.
— Слушай, — подхватила я осторожно, — ты все еще так ничего и не почувствовал? Особенно прошлой… — я прикрыла глаза, — «белой и волшебной», «свободной и быстрой», «уродливой» ночью.
— А что я должен был почувствовать? Ночь дается для того, чтобы спать, Эми, а не для разных там чувств.
— Хорошо, но… Просто ответь, как тебе спалось?
— Спасибо, прекрасно. Я вообще сплю крепко. И все-таки… — Он сделал многозначительную паузу. — Правда, уже перед тем, как заснуть, я почувствовал, да и сейчас продолжаю чувствовать… — Он умолк, еще более многозначительно.
— Давай, Клиф, — подбодрила его я. — Сколь невероятным ни оказалось бы то, что ты собираешься мне сказать, я тебя пойму.
— Да ничего невероятного. Совсем наоборот. Но тебе скажу. Я почувствовал, что ты мне нравишься, Эми. — Он засмеялся, достаточно самодовольно. — Я люблю именно таких женщин. Светленьких, хрупких, нежных, а внутри… огонь! Как ты вчера в Святилище чуть меня головы не лишила, запустив графином! Хотя, если выражаться образно, писательским языком, именно лишила! С той минуты я постоянно думаю о тебе.
Он нагнулся ко мне, пытаясь обнять. Я рассерженно оттолкнула его:
— Хочешь сократить себе дорожку к публичному дому, да?
Клиф неожиданно посерьезнел:
— Не надо так, Эми. Думаешь, мне доставляет великое удовольствие ходить туда? Ерунда! Но я же мужчина, что делать? Одинокий, преследуемый полицией, а может быть, и целой толпой частных сыщиков… Жизнь моя пошла наперекосяк. И все из-за чего? Из-за тех подлецов, которые заставили меня украсть свои собственные деньги! Поставь себя на мое место. Скрываться месяцами в этом Богом забытом имении…
— Но не Дьяволом, — вставила я уверенно. — Он-то его не забывает!
— Ну да, да, естественно, — поспешил согласиться Клиф, хотя было видно, что для него эти слова не более, чем плоская шутка. Шутка, которую он развил в не менее банальном направлении: — Однако, как известно, перед любовью и Дьявол пасует, так что…
Мне пришлось снова отвести его руку. Потом я встала и предпочла сесть на одну из табуреток, подальше от него. Какой он примитивный, одноклеточный, твердолобый, подумала я, однако, утверждение, что я ему нравлюсь, его психическая устойчивость, которая чаще всего свойственна именно твердолобым, придала мне решимости обратиться к нему с известной долей надежды:
— Если я действительно нравлюсь тебе, Клиф…
— Я просто влюблен в тебя.
— Помоги мне уехать отсюда!
— А кто тебе мешает это сделать?
— Имение меня держит… чем-то. Я, как в капкане… или под наркозом. Не хватает воли взять и уехать.
«Да и ехать мне некуда», — грустно добавила я про себя.
Явно озадаченный Клиф наморщил свой гладкий, не отягощенный усердной мыслительной работой лоб.
— Хм, держит, видите ли, — пробормотал он наконец. — Я лично ничего привлекательного здесь не нахожу… Но хорошо, хорошо, я увезу тебя куда захочешь, только пусть закончится расследование. Если мы уедем сейчас, меня могут заподозрить в убийстве Тины, а ты знаешь, что мое положение и без того отнюдь не розовое.
— Да, но потом будет поздно!
— Поздно для чего?
И я уже открыла было рот, чтобы ответить ему, но тотчас поняла, что в моей голове нет пока готового ответа. Оставалось или замолчать, и тем самым потерять последний шанс на поддержку, или начать импровизировать, рискуя… все равно проиграть. Я выбрала второе.
— Некоторым людям здесь мой приезд пришелся очень кстати, Клиф. Они сразу унюхали, что с моей помощью могут достичь… своих собственных целей. Таких целей, которые, я в этом уверена, не имеют ничего общего с человечностью. Сначала они решили мною завладеть. Даже совсем откровенно тебе скажу: они решили постепенно превратить меня в самих себя! То есть в таких, какими были раньше… много лет назад. Поэтому они начали загружать меня своими воспоминаниями, мыслями, чувствами. Они принуждают меня переживать эти их чувства сегодня!
— Что это за люди?
— Все, за исключением, пожалуй, тебя и в какой-то степени Арнольда, который, однако, совсем не глухой, а может быть, даже и не человек. Увы, даже Валентин меня не щадит, хотя когда-то был моим другом. Ну, он был когда-то чемпионом по боксу…
— В легчайшем весе, наверное.
— Ох, какая разница. Важно то, что когда я только сюда приехала, то слышала, телепатически, конечно, как ему кричали «победа, потрясающий удар» и так далее, а прошлой ночью… Их внедрение в мою психику настолько усилилось, что я начала идентифицировать себя с ним, с Валентином; я становилась как бы им в эти моменты. Но самым противным было то, что я была не только им, но и Юлой, причем испытывала почти одновременно и его, те, прежние чувства чемпиона, и ее нынешнюю материнскую тягу к ребенку…
— Подожди, подожди, — Клиф сделал нетерпеливый жест, словно стремясь закрыть мне рот на расстоянии. — Материнскую тягу, говоришь? У этой неприступной девственницы?
— Не перебивай! — взорвалась я. — Я тебе о том и толкую, что они меня подвергают ужасной, неслыханной агрессии, подменяют все чаще мою личность своими, а ты — девственница, видите ли! Как будто это имеет значение…
— О, конечно, имеет, так как доказывает, что даже если ты и испытывала ту тягу, о которых говорила, то она была не их, а твоя собственная. Приснился тебе чей-то ребенок, вот тебе и захотелось, чтобы он был твоим. Теперь мне ясно, голубушка, чего тебе не хватает!
Я устало покачала головой — мой гнев на него моментально испарился. Он просто меня не понимал, как, впрочем, я и сама себя не слишком понимала. А кроме того, даже если ему все было бы ясно, разве мне от этого стало бы легче? Нет. Нет, потому что тогда стало бы ясно, что он знает гораздо больше того, о чем я пыталась ему поведать в процессе своего невнятного бормотания. Зато теперь мои сомнения по поводу того, стоит ли ему доверять, практически исчезли.
