– Хлои? – переспрашиваю я.
– Что? А, да, прости – болтаю тут, болтаю… Хлои – это сестренка Джоша.
Резиновые сапожки у порога, картинка на холодильнике, мультики на заднем фоне… Все встало на свои места.
– Я не мог ее подвести. Она потеряла мать и брата, не хватало еще ей увидеть, как отца в тюрьму забирают. Я хотел дать ей дом, где у нее была бы своя комната, с книжками и игрушками.
Солнце спряталось в облаках, и в гостиной резко потемнело.
– Ты… хм… сделать тебе чаю или кофе? – спрашивает Нев.
Я отрицательно качаю головой.
– А что твой сын, Джек? Ты сказал, он тоже лечился у Сладковского?
– Да. Клиника была нашей последней надеждой. Мы прекратили лечение после нескольких курсов.
Повинуясь непонятному порыву, я достаю из бумажника фотографию Джека и протягиваю ее Неву.
– А-а, – улыбается он, – кажется, я его помню. Славный паренек. На тебя очень похож.
Я забираю у него фотографию и смотрю на Джека. Снимок был сделан на детской площадке недалеко от Риджентс-парка, в двух шагах от клиники доктора Флэнаган на Харли-стрит.
Мяч снова прилетел в окно, с такой силой, что стекло застонало, но Нев словно ничего не заметил. В углу стоит гладильная доска, на которой лежит стопка детской одежды. До того как я пришел, Нев гладил школьные юбочки своей дочери.
– Почему ты бросил? – спрашиваю я.
– Работать на Сладковского-то?
– Да.
– Хочешь правду?
– Да уж будь любезен.
– Я выплатил долг, – говорит он, пожимая плечами. – Стал свободным. Все обвинения с меня сняли… – Тут он осекся, опустил голову. – Слушай… ты прости меня… мне жаль, что все так вышло… и Джека твоего очень жаль…
Меня коробит оттого, что он вот так запросто назвал моего сына по имени. Мне кажется это кощунством; никто, тем более Нев, не имеет права произносить имя Джека иначе, чем благоговейным шепотом.
– Его ты тоже на подачки от Сладковского купил? – интересуюсь я, кивая на огромный дорогой телевизор в углу.
– Можешь не верить, но я его в лотерею выиграл.
– Как же тебе не верить, Нев? Ты ведь в жизни мне не соврешь, верно?
Я отодвигаюсь к спинке дивана. Сидение бугристое, поскольку от времени поролон сбился в комья, и я проваливаюсь в одну из невидимых ям.
– Ты понимаешь, что дал мне надежду? – Я сверлю глазами тщедушную, сгорбленную фигурку. – И не одному мне – сотням таких, как я. Ты, конечно, не помнишь этого своего письма, но я его помню прекрасно. Я даже помню, когда я его получил: я тогда сидел на веранде нашего дома в Лондоне. Я прочитал его раз пятьдесят, если не больше. «У нас отличные новости, – написал ты. – Сегодня Джошу делали сканирование – никаких следов опухоли!» Эти слова навсегда засели в моей памяти, они стали моей спасительной соломинкой. Я перечитывал твое письмо раз за разом, на ноутбуке, в телефоне…
Я замолкаю, потому что продолжать этот разговор бессмысленно. Я подхожу к Неву, вросшему в кресло, и он еще больше съеживается, ожидая, что я его ударю.
– Ты жалок, Нев. Мне даже смотреть на тебя противно.
Мне хочется врезать ему кулаком в лицо, но я боюсь, что не смогу на этом остановиться, поэтому, сделав над собой усилие, разворачиваюсь и ухожу. Закрывая дверь, я слышу, как Нев плачет.
Мальчишки, игравшие в футбол, сбились в стайку неподалеку от моей машины. Теперь, когда я вижу того, кого принимал за Джоша, вблизи, он больше не кажется мне чудо-мальчиком. Светлые волосы висят жирными нечесаными прядями, губы в каких-то коростах.
– Что, приятель, любишь наблюдать, как детишки в футбол играют? – спрашивает он ехидно. Он старше, чем я думал, и всего на полголовы меня ниже. Он отхлебывает из желтой банки с энергетиком и смачно сплевывает на землю. В нем вообще нет ничего от Джоша: черты лица у него острее и жестче, а волосы совсем другого оттенка.
– Отвали, – буркаю я.
– Отвали, – передразнивает он меня, подражая моему лондонскому акценту, и все разом начинают смеяться и повторять за ним.
– Далековато от дома забрел, а, дядя?
Я подхожу к машине, и все они, ухмыляясь, пододвигаются ближе.
– Это, случайно, не тот хрен, что дал тебе сотку за отсос, Гэри?
В ответ раздается мерзкий оглушительный гогот. В глубине этой толпы я замечаю мальчишек, которые сказали мне, где живет Нев. Их лиц почти не видно под козырьками бейсболок.
Когда я сажусь в машину, вся банда синхронно придвигается еще ближе. Они действуют как хорошо обученный отряд. Руки трясутся, я кое-как попадаю ключом в замок зажигания и хватаюсь за руль. «Пе-дик, пе-дик!» – скандируют мне в спину. Я нажимаю на газ, колеса с визгом проворачиваются, и, под градом камней и пинков, «ауди» срывается с места.
4
Re: Re:
От: Роб. Пт. 2 июня 2017, 11:45
Привет, надеюсь, ты чувствуешь себя хоть немного лучше. Почему я повез сына в клинику Сладковского? Если коротко, то потому, что дурак. Потому, что потерял голову от отчаяния и не желал смириться с тем, что мой сын умирает.
Не думай, что это я так пытаюсь оправдаться. Моя жена, Анна, сразу поняла, что Сладковский – шарлатан, и постоянно мне это твердила, но я ничего и слышать не хотел. Я относился к ней просто чудовищно. Она, наверное, никогда меня не простит, и я понимаю почему. Если бы только я мог сделать для Анны что-то хорошее, хоть как-то загладить свою вину перед ней… но, видимо, уже слишком поздно.
В остальном у меня все нормально. Как всегда – спасибо, что позволила излить душу. Как ты?
Re: Re:
От: новс09. Пт. 2 июня 2017, 13:27
Привет, Роб. Я ничего, спасибо. Слишком много думаю в последнее время (так всегда бывает, когда несколько дней подряд я хожу только на работу, а вечерами дома меня никто не ждет).
Как я хочу вернуть свою прошлую жизнь! Иногда я открываю свой профиль на «Фейсбуке» и смотрю, что я делала в этот день три года назад, до того, как все произошло. Игры на детской площадке, аэробика, выходные с семьей…То, что раньше для меня было обыденностью, теперь кажется чем-то далеким и странным…
У меня есть одна фотография, на которой Люси в очках для плавания стоит в душе. Люси всегда надевала очки, когда купалась: она любила подставлять личико под струи воды и пускать мыльные пузыри. И на этой фотографии она немножко хмурится и у нее такой взгляд, будто она говорит: да отстань ты от меня со своим фотоаппаратом… Я насмотреться на нее не могу. Я хочу проникнуть туда, внутрь этого изображения, снова очутиться в ванной, где купается моя дочь.
Прости за сумбур, наверное, не стоило тебе этого писать. Пока.
