Примерно вечность спустя она появилась: в широких мужских шортах и белой блузке – ни дать ни взять звезда большого тенниса из 20-х.
– Ну что опять не так? – вскинулась она.
– Ты о чем? – Я изо всех сил старался не рассмеяться.
– Можно подумать, ты одет по стандарту. Тут тебе не футбольное поле, между прочим.
– Да я вообще молчу, – запротестовал я, улыбаясь и отводя взгляд.
– Тогда, может, начнем? – предложила она, обеими руками вцепившись в ракетку.
Мы начали потихоньку разогреваться. Анна неистово размахивала руками, практически не попадая по мячу. Даже подавать у нее толком не получалось.
– В очках мне было бы проще, – заявила она, снова отправив мяч в потолок.
Мы помучились еще некоторое время, но перейти от этого безобразия к нормальной игре нам так и не удалось.
– Ну хорошо. Я соврала, – призналась наконец Анна, после того как в очередной раз упустила мяч.
– Соврала?
– Я никогда не играла в сквош.
– Да ты что? – Я чуть было не поперхнулся от смеха.
– Лола мне сказала, что сквош простой, любой дурак может освоить. Видимо, не любой.
Жаль, я ее тогда не сфотографировал. Она была безумно хороша: ее ноги в темных фланелевых шортах казались еще бледнее, на щеках с ямочками выступил румянец.
– А ты правда до этого всего несколько раз играл? – спросила Анна.
– Раза три-четыре, еще в школе дело было.
Она замолчала, прикусив губу.
– Честно говоря, я спорт терпеть не могу.
– А мне казалось, ты хочешь поиграть, – удивился я, обнимая ее за плечи.
– Нет, я думала, это ты хочешь, – ответила она, тихонько постукивая ракеткой по ноге. – Я боялась, что ты решишь, будто я веду малоподвижный образ жизни.
Я непроизвольно улыбнулся. «Малоподвижный образ жизни» – ну кому еще придет в голову такое сказать? Вяло покидав мяч еще минут пять, мы наконец плюнули на сквош и вышли из зала на улицу.
Солнце палило нещадно. Мы взобрались на невысокую стену, с которой открывался вид на огороженную хоккейную площадку. Там бегали дети – малыши и несколько подростков, – очевидно, это было что-то наподобие спортивного лагеря.
Мы оба решили, что на лето останемся в Кембридже, а жить будем на остатки наших кредитов на учебу. Анна сказала, что хочет узнать, каково это – побыть в Кембридже туристом, а не студентом. Раньше она не могла позволить себе такую роскошь – приходилось денно и нощно трудиться, чтобы в итоге получить диплом с отличием первой степени. Поэтому мы плавали на лодке, гуляли вокруг колледжей, днем бродили по музею Фитцвильяма, а по утрам отправлялись в ботанический сад. Но большую часть времени мы просто не вылезали из постели.
Понемногу все наши друзья разъехались: кто-то, вскинув на плечи рюкзак, рискнул отправиться в пеший тур по Австралии, кто-то вознамерился исколесить в фургоне Южную Америку. Мне было горько сознавать, что я, оставаясь здесь, упускаю что-то важное, и все-таки мы с Анной сошлись на том, что путешествия не для нас: разве затем мы поступали в Кембридж, чтобы потом, «в поисках себя», очутиться где-нибудь в Андах, пустив псу под хвост все, чего добились за эти годы.
Хотя, говоря по правде, нам просто не хотелось расставаться. Мы были неразлучны, как два влюбленных подростка, которые, к восторгу друзей и отчаянию родителей, неумолимо приближаются к пропасти сладостного грехопадения. Мы пробовали ночевать каждый в своей комнате, но, промаявшись самое большее час, снова бежали друг к другу. В одной из ранних песен «Блёр» есть такая строчка: «мы рухнули в любовь». Так вот, мы оба рухнули в любовь, нырнули в нее с головой.
Окружающие считали Анну замкнутой и равнодушной, но я видел ее другой. В один из вечеров она, без каких-либо намеков с моей стороны, выложила как на духу подробности своей жизни в Кении с родителями-миссионерами. В своей обычной манере, тщательно подбирая слова, она рассказала о том, как отец ударился во все тяжкие и отдалился от церкви, а мать, осуждавшая его за это, направляла всю свою любовь на добрые деяния.
Воздух раскалялся все сильнее. Мы сидели на стене, прихлебывая воду из термоса, который захватила с собой Анна.
– Хочешь, еще раз сыграем?
– Нет, – отрезала она. – Хватит с меня на сегодня унижений.
– А мне понравилось.
– Конечно, – фыркнула она. – Еще бы тебе не понравилось.
– Ты в этих шортах такая хорошенькая.
Анна улыбнулась и легонько ткнула меня в бок.
– Господи, ну и жара, – простонала она, вытирая вспотевший лоб.
Слабый ветерок, приносивший до этого хоть какое-то облегчение, утих, и уже ничто не спасало нас от беспощадного зноя.
– Пойдем в тенек? – предложил я, указывая на другой конец поля, где был установлен навес.
Анна всмотрелась вдаль.
– Но для этого нужно пересечь поле, – возразила она. – А ты погляди, что там творится.
Тут только мы заметили, что к детишкам присоединились звери, точнее, взрослые в скверно сшитых костюмах льва, тигра и панды – этакие страшилы, которых выгнали из Диснейленда.
Дети выстроились в шеренгу. Судя по всему, начиналось вручение каких-то призов.
– Что там происходит? – спросила Анна.
– Награждение, наверное.
– Это я понимаю, но животные-то тут при чем?
Я молча пожал плечами. Анна сощурилась, пытаясь рассмотреть получше.
– Жуткие они какие-то, – произнесла она.
– Животные или дети?
– Животные.
Я пригляделся. И действительно: застывшие на пушистых мордах улыбки производили весьма зловещее впечатление.
– Немало их там собралось, – заметил я.
– И не говори, – настороженно поддакнула Анна.
– Ну так что – рискнем? – предложил я, спрыгивая со стены.
– Нет, – запротестовала она. – Нельзя вот так пробежать через все поле, Роб, – там ведь идет официальное мероприятие.
– Не арестуют же нас за это.
– А вдруг?
– Короче, ты как хочешь, а я пошел. – Я оглянулся, ожидая, что она последует за мной. – Лучше уж быть арестованным, чем изжаренным на солнце.
С этими словами я побежал вперед, но Анна – нет. Она по-прежнему в нерешительности топталась у края площадки, словно перед ней был бассейн и она все никак не могла собраться с духом, чтобы в него прыгнуть.
Без помех добежав до навеса, я махнул ей рукой: давай, мол, сюда, – и она осторожно ступила на поле. Решив, что если идти спокойным шагом, то никто ее не заметит, она не спеша двинулась в мою сторону. Однако ее нервозность отразилась и на походке – было в ней что-то неестественное, что сразу бросалось в глаза. И не только мне. Ведущий с микрофоном в руке вдруг замолк, и все присутствующие – дети, родители и звери – разом повернулись и уставились на Анну.
