На вершине Парламентского холма я снимаю с плеч рюкзак, кладу его на траву и, сделав большой глоток из фляжки, смотрю на расстилающийся внизу Лондон. Небо на горизонте наливается свинцовыми тучами, не предвещающими ничего хорошего. Парк кажется вымершим, лишь изредка каркают вороны. Они расхаживают по земле, сидят в ветвях деревьев и на контейнерах для мусора.
Когда тренога и камера откалиброваны, я навожу фокус на Хайгейтские пруды и делаю первый кадр. Прекрасный образчик сельского пейзажа: холм, усеянный льнущими друг к другу домиками, белеющий над деревьями шпиль церкви Святой Анны. Мы с Джеком часто поднимались сюда, но мне никогда не приходило в голову снять с Парламентского холма панораму.
В последнее время у меня прибавилось работы. Сайт номинировали на какую-то премию в области фотографии, поэтому я много езжу по стране, забираясь все глубже, делая один панорамный снимок за другим. Семь Сестер, залив Трех скал, Чеддар-Гордж. Иногда я путешествую на машине, но чаще всего – первым классом поезда. Там всю дорогу можно сидеть в вагоне-ресторане, попивая «Кроненбург» с водкой.
Я медленно поворачиваю камеру; вдруг, когда царство холмов заканчивается, уступая место городу, в кадре появляются высотки Кэнэри-Уорф, словно башни огромного замка. Я снова поворачиваю камеру и снимаю «Огурец», а после – «Шард», возвышающийся на горизонте подобно гигантскому сталагмиту.
Я стою на Паддингтонском вокзале, под табло отправления поездов, и внезапно замечаю в толпе знакомое лицо. Я начинаю вспоминать, где я мог видеть эту женщину. Может, на одном из сайтов?
Я внимательно рассматриваю ее, думая о том, кто из моих знакомых выглядит как богемная хозяйка картинной галереи, и вдруг наши глаза встречаются. Тут я понимаю, что это не кто иная, как Лола.
Пару секунд мы оба размышляем, не лучше ли просто отвернуться, притвориться, что мы друг друга не узнали, но, повинуясь какому-то странному импульсу, я решаю подойти к ней.
– Здравствуй, Лола.
Я и не думал, что у меня так заплетается язык.
– О, Роб, привет. Вот так сюрприз, – говорит она.
– Как ты? Давненько не виделись.
– Да уж, что правда, то правда, – отвечает Лола, краснея. – Я вчера была на открытии одной выставки. Закончили поздновато, так что только сейчас возвращаюсь домой.
Она ничуть не изменилась: все тот же образ взбалмошной творческой натуры не от мира сего, та же манера говорить, напоминающая скорее птичий щебет.
– А у тебя как дела, Роб? – спрашивает она, делая ударение на слове «тебя».
– Нормально, – отвечаю я.
– Чем занимаешься?
– Вот, поезд жду.
– Да нет, дурашка. Я имею в виду, чем вообще занимаешься.
– А, да ничем особенным. Я теперь в Корнуолле живу.
– Да, я знаю, Анна говорила.
– Так вы еще дружите?
– Естественно, что за вопрос?
Я понимаю, что сморозил глупость, и вдруг чувствую себя в стельку пьяным подростком, который пытается притворяться трезвым перед родителями.
– Мы живем сейчас совсем рядом, в Джерардс-Кроссе, – говорит Лола.
Джерардс-Кросс? Значит, Анна снова вышла замуж? Я тут же представляю себе ее мужа: он старше ее, разведен и у него несколько детей от предыдущего брака.
– Здорово, – отвечаю я, и мне так хочется спросить про Анну, но я не знаю, с чего начать.
– Роб, ты в порядке?
– Да, в полном, – медленно произношу я, тщательно выговаривая каждый слог.
– Тебя вырвало?
– Чего? – Я опускаю голову: куртка в каких-то пятнах, напоминающих блевотину.
«Когда это меня?…» – думаю я. И понимаю, что вообще не помню, как уходил с Парламентского холма, как добирался до вокзала.
Лола глядит на меня и улыбается – вежливо и жалостливо, будто отказывается от бездомного щенка, которого ей усиленно впихивают.
– Анна сказала, что у тебя небольшие проблемы с…
Она осеклась, но я и так знаю, что она собиралась сказать. У Анны, конечно же, секретов от Лолы нет, поэтому Лола в курсе, что я вероломно выкрал нашего ребенка, подвергнув его ужасному риску. И что я алкоголик. Но Анна наверняка умолчала о том, что это по ее воле мы прекратили лечение, которое могло бы спасти жизнь нашего сына. О том, как запоем читала детективы и искала всякую хрень в «Гугле», вместо того чтобы дать нашему ребенку реальный шанс.
Я уже готов послать Лолу к такой-то матери, как вдруг бумажник выскальзывает у меня из кармана и монеты со звоном разлетаются в разные стороны. Я наклоняюсь, чтобы их собрать, но меня заносит вперед, колени подгибаются – и вот я уже лежу на спине, уставившись в потолок вокзала.
Чувствую, Лола суетится рядом, обхватывает меня за плечи, пытаясь помочь мне подняться. Мир расплывается у меня перед глазами, а мои конечности, кажется, живут собственной жизнью и совершенно не желают слушаться. Поэтому я отмахиваюсь от Лолы и какое-то время сижу на полу, опустив голову на грудь. В конце концов я нахожу в себе силы, чтобы встать, и, шатаясь, бреду через платформу по направлению к поезду.
Я иду по вагону, высматривая свое место. Куртка мокрая, – видимо, в туалете я пытался смыть с нее блевотину, в одной руке у меня бутылка вина, в другой – пакет с банками пива. Плюхнувшись на сиденье, я откидываюсь на спинку кресла, вытягиваю ноги и гляжу на сменяющие друг друга картины за окном.
Время от времени я забиваю в поисковую строку «Гугла» имя Анны, пытаясь найти подтверждение того, что она снова вышла замуж. Так я однажды узнал, что она участвовала в марафоне. Я своим глазам не поверил: после того мучения, которое изначально задумывалось как игра в сквош, мы постоянно шутили, что Анна и спорт несовместимы. Однако, кликнув на ссылку, я убедился, что никакого недоразумения тут нет и эта женщина в спортивной майке на странице какой-то бакингемширской газеты – действительно Анна. В одном благотворительном забеге она заняла третье место, и я до сих пор помню заголовок статьи: «Марафон в память сына».
Как-то раз я напился и попробовал взломать почтовый ящик Анны и ее профиль на «Фейсбуке». Я ввел все возможные комбинации букв и цифр, которые, по моему мнению, Анна могла использовать в качестве пароля, но безуспешно. Но я даже не удивился: было бы глупо ожидать, что Анна легкомысленно отнесется к сохранности личной информации.
Открыв глаза, я обнаруживаю, что Эксетер остался позади и поезд едет по дороге, проложенной через устье реки. Я нечаянно проливаю вино на стол, и парочка рядом со мной вскакивает и уходит, недовольно цыкая и бросая на меня укоризненные взгляды. Мы въезжаем в туннель, а когда выныриваем из него, на нас обрушивается бескрайняя синева воды и неба: побережье так близко, что кажется, будто стоит составу лишь чуть накрениться, как все мы тут же в нее рухнем.
Я достаю из сумки камеру Джека и начинаю просматривать фотографии. Снежно-белый маяк, попавшийся нам на пути к Дердл-Дор; размытое изображение дрозда – он очень любил этих птиц; его попытки снять панораму с крыши апартаментов на Крите. Может, Анна и выкинула на помойку все, что было в его комнате, но камера ей не досталась. В тот день, когда Джек умер, я незаметно взял его фотоаппарат, лежавший на кровати, и с тех пор не спускал с него глаз.
