Стоп. Они что – сговорились? То есть теперь мы должны радоваться каждой секунде, что нам осталось провести с Джеком, восторженно встречать каждый рассвет и возносить хвалу небесам за каждую росинку на утренней траве? Ну конечно. У Джека ведь теперь «путь», по которому он идет к «финишной черте»… Как же меня тошнит от этих слов.
Наступил вечер. Джек уже спал, а Анна читала в гостиной, положив ноги на подлокотник кресла. В руке она держала бокал вина. Я молча за ней наблюдал. На щеке у нее была маленькая родинка – появилась еще в детстве, – и сейчас в самом ее центре рос волосок. Сначала я подумал, что Анна его просто не заметила – в последнее время ей явно было не до таких мелочей. Но волосок вырос уже прилично и даже начал завиваться.
Если бы раньше меня спросили: что бы ты делал, если бы твой ребенок умирал от рака? Как бы ты с этим жил? – понятия не имею, что бы я ответил. Скорее всего, мое воображение нарисовало бы душераздирающую картину: как долгими вечерами, стоя на коленях, мы рыдаем и бьем себя кулаками в грудь, просим Бога о милости, проклинаем Его, молим Его о чуде.
Ничего подобного. Все шло своим чередом, и это приводило меня в бешенство. Наша реальность погрязла в трясине обыденности, и это меня убивало. То, что раньше блестело и переливалось всеми цветами радуги, теперь протухало в гнилом болоте горя.
В морозилке по-прежнему лежала еда, которую я приготовил, когда Джек еще был здоров. Антивирус все так же предлагал провести полную проверку компьютера, хотя к чему теперь беспокоиться о вирусах? По улицам бродили угрюмые старики со своими вековечными клетчатыми сумками на колесиках. Они даже не понимали своего счастья.
Анна взяла отпуск, Джек больше не ходил в школу, и мы целыми днями прыгали вокруг него, закармливая тостами с необычным сыром и рыбными палочками, без конца читая «Акулу в парке», разрешая запоем смотреть «Свинку Пеппу», «Угадай кто» и «Голодных бегемотиков». Неужели мы были не в состоянии придумать ничего получше?
Я поднял крышку ноутбука. Браузер был открыт на странице «Гугла», и в строку поиска были вбиты слова: «Как сказать шестилетнему ребенку о том, что он умирает».
Я машинально прочел эту фразу вслух, и Анна подняла на меня недоумевающий взгляд.
– Твой запрос.
– Да.
– То есть, по-твоему, вот как нам нужно поступить? – тихо спросил я. – Сказать ему, что он умирает?
– Я не знаю, Роб. Поэтому я пыталась найти ответ в Интернете.
Я нервно барабанил пальцами по подлокотнику. «Ну почему ты не сочла нужным посоветоваться об этом со мной?» Временами ее прямота граничила с жестокостью.
– Не думаю, что стоит ему говорить, – произнес я. – Мы пока сами ни в чем не уверены. Есть варианты. Нельзя просто взять и поставить на нем крест.
– Мы и не ставим на нем крест, Роб, – возразила Анна и отвернулась. – Но давай реально смотреть на вещи. Назови хоть один из «вариантов», о которых ты все время твердишь.
– Во-первых, в мире есть хорошие клиники, где лечат рак, я читал о них. Во-вторых, исследование, о котором упомянула доктор Флэнаган…
– Вот только не начинай снова. Мы уже не раз это обсуждали, но ты по-прежнему за него цепляешься.
– Я и не собирался. – Я почувствовал, как лицо и шею словно обдало кипятком. – Я просто хочу сказать, что варианты есть. Что нельзя принимать слова врачей как истину в последней инстанции. Бывают случаи, когда дети с диагнозом Джека полностью излечиваются…
– Не говори ерунды. – В ее глазах, казавшихся сейчас почти черными, вспыхнул гнев. – Это неизлечимо, Роб. Думаешь, я ничего не читала – и о новейших препаратах, и о клинических исследованиях? На данный момент в мире нет ничего – вообще ничего, Роб, – что могло бы дать хоть какую-то надежду на выздоровление Джека.
Ее щеки густо покраснели. Она так резко повернулась ко мне, что почти выплеснула вино из бокала.
– И перед тем как ты прервешь меня и скажешь, что я ничего не понимаю, знай: это не только мое мнение – врачи, Роб, считают точно так же. И прежде чем ты кинешься обвинять меня в наплевательском отношении и желании «поставить крест», хочу тебе сказать: я готова выслушать других людей – если ты считаешь, что это необходимо, – но они не сообщат нам ничего нового.
– Мы не можем знать этого наверняка.
– Знать чего, Роб? Если уж на то пошло, то мы вообще ничего не можем знать наверняка. Но и доктор Флэнаган, и доктор Кеннети – оба ведущие специалисты по лечению детских опухолей мозга – сообщили нам одно и то же. Да господи боже, Роб! Джек – это не какая-то там машина, которую можно взломать и заново запрограммировать! Ты привык вот так запросто получать все, что пожелаешь, но теперь не тот случай.
– При чем здесь это? Я имел в виду другое.
– Верно, ни при чем. Самое главное сейчас – быть с Джеком, обеспечить ему достойную жизнь. Нельзя собственного спокойствия ради отправлять его на какое-то сомнительное исследование, где его лишь напрасно измучают.
Увидев, что я вот-вот взорвусь, она умолкла и перевела дух.
– Прости, это было несправедливо с моей стороны. Я вовсе не думаю, что ты позволишь кому-то причинить Джеку боль. Но здесь ничего нельзя поделать, Роб. Единственное, что нам остается, – прислушаться к советам врачей. И поверь, меня это убивает не меньше, чем тебя.
Слушать врачей. Анна всегда испытывала какое-то нездоровое почтение к врачам, адвокатам и учителям – потому что они были похожи на нее. Трудолюбивые, благоразумные, рассудительные. Анна считала, что людям этих профессий присуще благородство и подвергать сомнению их слова сродни кощунству. А у нас в Ромфорде их, наоборот, зачастую считали врагами – не было им ни доверия, ни уважения.
– Прости, – повторила она, касаясь моей руки. – Не хочу ссориться. Просто мне действительно кажется, что сейчас самое главное – наслаждаться тем, что у нас есть.
– Наслаждайся, – отрезал я. – Хотя – чем тут наслаждаться, когда мы сидим и занимаемся какой-то хренью?
Мышцы на ее шее напряглись. Анна резко поставила бокал на столик, взяла книгу и, не сказав ни слова, ушла.
Джек крепко спал. Я подоткнул одеяло со всех сторон, словно завернув его в кокон, и положил ему под мышку Маленького Мишутку.
Из ванной в нашей спальне доносился звук бегущей воды – Анна принимала душ. Я спустился в гостиную, плеснул в стакан виски и уселся за свой письменный стол.
Я открыл страницу форума «Дом Хоуп» – это уже превратилось в ежечасный ритуал, – и увидел новую ветку, которая уже разрослась на несколько страниц. Оказалось, что умер сын одного из участников. Почти во всех профилях была одна и та же фотография – маленького мальчика с перекошенным, словно после инсульта, лицом. «Он храбро сражался, – писали о нем, – настоящий воин. На небесах появился еще один ангел».
Я не мог дальше читать. Все эти фото с закатами, «Четверги признательности» и «Знакомства с новенькими» по средам, глубокомысленные разговоры о «благодарности» и «осознанности» – это же сплошная трата времени! Они крутили одну и ту же пластинку про «храбрость» и «благословение», но на деле это была лишь иллюзия, самообман, сладкая глазурь, под которой скрывалась неудобоваримая правда: их дети умирают – а они не делают ничего, чтобы их спасти.
