Глубоко вздохнув, делаю по глотку из бокала и фляжки. Мне жаль их, этих падких на трагедии и модные веяния шлюх, у которых вместо фотографий радуга, или трехцветный флаг, или беженцы, или жертвы последней атаки террористов в какой-то богом забытой стране. Они без устали плодят хештеги и посты о том, как приятно помогать ближним, – просто потому, что поехали на каникулы в Африку и поучаствовали в строительстве сельской школы или поцеловали грязную руку попрошайки, блеснув своими жемчужно-белыми зубами.
Немного разворачиваюсь, чтобы лучше видеть девицу. Она снова заказала выпивку и прямо-таки заходится от смеха, просматривая какое-то видео и тыча пальцем в экран мобильника в попытке привлечь внимание своей подруги барменши.
Снова опускаю взгляд на экран телефона. Иногда я заставляю себя смотреть на фото чужих детей. Это как сдирать корку, затянувшую свежую рану, – невозможно остановиться, пока не появится темно-красная, с металлическим отливом капля крови. Их много, этих фото: сначала огромные животы, в которых копошится новая жизнь; потом беззубые первоклашки с ранцами и в пиджаках не по росту; выходные на пляже: песочные замки, окруженные канавками, вафельные рожки на песке, выпавшие из неловких ручек. Обувь, выстроенная в ряд на коврике, – сначала большие туфли, потом маленькие башмачки.
И конечно, мамаши, тусующиеся на «Фейсбуке». Чтоб им провалиться. Можно подумать, это они выдумали материнство и изобрели вагину. Твердят самим себе, что не похожи на своих матерей. Ну, ясное дело: те ведь не едят киноа, не устраивают из своих волос черт знает что и не ведут собственный блог «Креативные идеи: чем занять непослушных деток младше пяти».
Подхожу наконец к захмелевшей девице. Теперь, когда внутри меня достаточно алкоголя, я чувствую себя увереннее, дрожь в руках унялась. Я встаю рядом и улыбаюсь. Она, пошатываясь, разглядывает меня с ног до головы.
– Не хочешь выпить? – весело спрашиваю я, как будто мы уже знакомы.
В остекленевших глазах промелькнуло удивление. До этого дамочка почти лежала на прилавке, но тут собралась с силами и приняла вертикальное положение.
– Ром с колой, – бросает она мне, напустив на себя прежний неприступно-развязный вид, и отворачивается, барабаня пальцами по стойке.
Пока я делаю заказ, она притворяется, будто ищет в телефоне что-то важное, а на самом деле просто беспорядочно тычет в один значок приложения за другим.
– Кстати, я Роб, – говорю я.
– Чарли, – отвечает она. – Но все зовут меня Чарлз.
– Ты отсюда?
– Из Камборна. – Она разворачивается ко мне. – Но сейчас живу здесь, у сестры.
Чарли украдкой зыркает на меня, думая, что я этого не замечаю.
– Ты, поди, и не слышал о Камборне?
– Там вроде руду добывают?
– Ага. Правда, это раньше было. У меня отец на Саут-Крофти работал, пока рудник не закрыли.
У нее сильный корнуэльский акцент: окончаний почти не слышно, отчетливое «р» в конце слов.
– А ты откуда?
– Из Лондона.
– Вон оно как. Славно.
– Ты была в Лондоне?
– Пару раз. – Она снова смотрит в противоположную сторону и делает глубокую затяжку.
Девушка моложе, чем я думал: у нее медного оттенка волосы и мягкие, почти детские черты. Лет двадцать пять, не больше. Есть в ней что-то неуловимо странное, нелепое, и дело не только в ее пьяном поведении и размазанной вокруг глаз туши – просто она совершенно не вписывается в «Смагглерз»: этакая подружка невесты, которая в последний момент решила не идти на свадьбу, а отсидеться в грязном пабе.
– Значит, на выходные сюда?
– Вроде того.
– Ну и как тебе Тинтагель? – спрашивает она.
– Я только сегодня приехал, так что в замок наведаюсь завтра. Я остановился в отеле неподалеку.
– То есть раньше ты здесь не был?
– Нет.
Я солгал, но рассказывать ей о том времени, когда мы ездили сюда, выше моих сил. Тогда нас было трое. Стояло сырое английское лето, дул сильный ветер, и мы кутались в надетые поверх шортов дождевики. Помню, как Джек носился по траве рядом с парковкой, как Анна боялась, что он подбежит слишком близко к краю обрыва, и не переставая твердила: «Держись за руку, Джек, не отпускай руку». Помню, как мы шли по извилистой тропе, а когда взобрались на вершину скалы – погода неожиданно переменилась, будто вмешались высшие силы: дождь прекратился, облака расступились, и появилась радуга.
– Радуга, радуга! – закричал Джек, подскакивая то на одной ножке, то на другой, а опавшие листья танцевали вокруг него, словно языки пламени.
Внезапно, будто кто-то дотронулся до него или шепнул что-то на ушко, он замер в столбе солнечного света, глядя вверх, туда, где в голубом небе растворялся конец разноцветной дуги…
– Все нормально?
– Что? А, да, конечно, – отвечаю я и делаю глоток пива.
– Ты задумался.
– Извини.
Ничего не сказав, Чарли пьет ром с колой и, опустошив стакан наполовину, встряхивает лед на дне.
– Тинтагель вообще ничего, – говорит она. – Я работаю в деревне, в сувенирной лавке. А здесь у меня подруга работает.
Кивок в сторону барменши с добрым лицом.
– Симпатичный паб.
– Сойдет, – соглашается она. – На выходных тут весело, а по вторникам можно и караоке попеть.
– А ты поешь?
Тихий смешок.
– Было раз, больше – ни в жизни.
– Жаль, я бы послушал, – улыбаясь, гляжу ей в глаза.
Она звонко смеется, потом с притворной застенчивостью отводит взгляд.
– Тебе то же самое? Я возьму еще пива.
– А к этому больше не хочешь приложиться? – Она протягивает руку и хлопает по карману моей куртки, где спрятана фляжка.
Значит, она все видела? Проклятье. Пока я думаю, как отвертеться, она осторожно трогает меня за руку:
– Трюкач из тебя никудышный.
Девушка смотрит на запястье, вспоминает, что не надела часы, и проверяет время на мобильном.
– Ладно, давай по последней, – кивает она и, хихикая и оправляя свою слишком облегающую юбку, кое-как слезает со стула. Чарли идет в туалет – о чем не постеснялась во всеуслышание заявить, – и я вижу проступающие под юбкой очертания трусиков, красноватые отметины от табурета на бедрах.
Когда она возвращается, от нее пахнет духами, туши под глазами больше нет, а волосы собраны в хвост. Мы пьем шоты и болтаем, по очереди отхлебывая из фляжки. Потом она заходит на «Ютуб» и сначала показывает мне видео про собак: ее семья разводит риджбеков; затем – ролики с уличными драками и избиением людей, попавшие в объектив скрытых камер, – потому что у нее есть друг, который раньше занимался кикбоксингом, а теперь сидит в тюрьме за насилие.
