— Для тебя, детка, Эйч-би-оу,
[24]
— сказала я.
И заставила его застонать.
На следующее утро я проснулась и увидела сияющий чистый свет, льющийся через незанавешенные окна.
Я заморгала, содрогнулась и зарылась глубже под одеяла, поближе ко второму лежащему в постели человеку.
Толливер! Я была в постели с Толливером, и мы были голыми. Я блаженно вздохнула и поцеловала его в шею — до нее легче всего было дотянуться.
— Думаю, теперь мне пора перестать называть тебя «сестренка», — сказал он сиплым со сна голосом.
— Угу.
— Думаю, Манфред потерял надежду на удачу.
— Угу.
— Думаю, звуки, которые мы слышим, означают, что люди возле дома распиливают дерево, а мы не одеты.
— О… Нет.
— Да, ты слышишь их?
Я слышала. Кто бы мог подумать, что, хотя вокруг этого озера стояли пятьдесят пустых домов и хижин, именно у нас будут соседи? И мне придется выбираться из теплой постели и идти в ванную, придется смывать унитаз, выливая туда воду. Фу!
И мне явно надо было обтереться влажным полотенцем, а для этого надо было стоять голой в холоднющей ванной комнате, поскольку тут на окнах не было занавесок, а дурацкие Гамильтоны на улице пытались высвободить свою машину из тисков упавшего дерева.
— Надеюсь, их машина превратилась в блин, — сказала я.
— Ты это не всерьез.
— Нет. Да. Отчасти. — Я засмеялась. — Мне просто не хочется вылезать из постели.
— Ты думаешь, они протопают вверх по лестнице и заглянут сюда?
— О да, в любую минуту.
Рука Толливера нашла мою под грудой одеял и крепко сжала мои пальцы.
— Я тоже не хочу вставать, — сказал он и поцеловал меня. Рука его выпустила мою и пробежала по моему боку. — Но я к тому же вымотался.
— Ох, бедняжка. Это я тебя утомила?
— От меня осталась только тень.
— Забавно, а на ощупь ты вполне осязаемый.
Я потерла его плоский мускулистый живот.
— Женщина, мне нужна дозаправка, — хмыкнул Толливер. — Если я собираюсь выполнять твои ненасытные требования.
— Ты еще и не встречался с ненасытными, — ответила я и перестала улыбаться. — Не могу поверить, что мы это сделали, Толливер. Это все, чего я когда-либо желала.
— И я тоже. Но мой метаболизм говорит мне: «Сперва поешь, а после разговаривай».
— Значит, так тому и быть. — Я поцеловала его.
Потом снова надела спортивные штаны и метнулась в ванную.
Через пятнадцать минут в ужасно холодной комнате я была более или менее чистой, одетой в несколько слоев чистой одежды. На мне были две пары носков и резиновые сапоги, которые Толливер раздобыл вчера в «Уол-марте».
Пока Толливер, в свою очередь, был в ванной, я, пошарив на полках над плитой, нашла чистую металлическую кастрюлю, налила в нее воду и поставила на ровное место в большом очаге. Когда вода закипела, я воспользовалась сложенной в несколько раз фуфайкой Толливера, чтобы снять кастрюлю с огня и налить горячую воду в две кружки с порошковым шоколадом. У нас было припасено сладкое печенье. Сахар поможет восстановить энергию.
Толливер улыбнулся, увидев поднимающийся над кружками парок.
— Ой, как здорово! — обрадовался он. — Чудо-женщина во всех отношениях.
Мы уселись в кресла как можно ближе к огню, пили, ели и слушали радио на батарейках. Дороги были в ужасном состоянии, и, хотя после полудня температура поднимется выше нуля, они не очистятся до следующего утра. Даже тогда на них останутся оледеневшие участки. Команды электриков чинят поврежденные линии, о которых поступают сообщения, и проверяют отдаленные фермы. Жителей просят проверить, все ли в порядке с их пожилыми соседями.
Я посмотрела в окно.
— Толливер, с Гамильтонами все в порядке?
— Ты проверяла мобильник?
Когда я включила телефон, то обнаружила несколько сообщений. Первое было от Манфреда: «Привет, Харпер, вчера поздно вечером бабушка почувствовала себя очень плохо, сейчас она в больнице Доравилла».
Второе послание было от Твайлы. Она надеялась, что с нами в ее доме все в порядке. Третье — снова от Манфреда. «Было бы здорово, если бы вы с Толливером смогли заглянуть. Мне бы хотелось обсудить кое-что насчет бабушки».
Судя по голосу, он старался говорить, как взрослый, но не вполне в этом преуспел.
— Похоже, дело плохо, — сказала я. — Плохо, как отключение аппаратов жизнеобеспечения.
— Думаешь, мы сможем доехать до города? — спросил Толливер. — Я даже не уверен, сумеем ли мы добраться до дороги.
— А ты не заметил, что я переставила машину, прежде чем началась буря? Она стоит возле дороги.
— Там, где в нее может врезаться любой, пытающийся здесь проехать?
— Там, где нам не придется подниматься в ней по обледеневшему склону и, возможно, в конце концов очутиться в озере.
Очевидно, удачный секс и наши изменившиеся отношения не мешали нам время от времени пререкаться из-за пустяков.
— Ладно, это была хорошая идея, — сказал Толливер. — Посмотрим, сможем ли мы добраться до города около полудня, когда все, что собирается таять, растает.
Почему-то мы больше не обсуждали то, что произошло между нами. И почему-то это казалось естественным.
Как я и ожидала, Толливер начал проявлять беспокойство в четырех стенах, закутался, вышел и пару часов помогал Теду Гамильтону. Когда он вернулся и поднялся по лестнице, я услышала, как он топает ногами, чтобы стряхнуть снег. Я читала, сидя у огня, и сама начинала уставать от пребывания взаперти.
Я выжидающе посмотрела на Толливера, он подошел и, нагнувшись, небрежно поцеловал меня в щеку, как будто мы были женаты годами.
— У тебя лицо замерзает, — сказала я.
— Уже замерзло, — поправил он. — Ты позвонила Манфреду? Пока работали, мы видели, как мимо проехала машина, и они нормально справлялись с дорогой.
— Я позвоню ему сейчас, — ответила я и обнаружила, что могу лишь оставить Манфреду голосовое сообщение.
— Наверное, он выключил телефон, пока сидит в больнице, — заметил Толливер.
Я открыла рот, чтобы задать несколько вопросов насчет наших новых отношений, и снова поняла, что мудрее будет его закрыть. В конце концов, почему Толливер должен знать об этом больше меня?
Я расслабилась, дав напряжению покинуть меня. Мы уладим это и двинемся дальше. Нам не надо рассылать объявления о свадьбе.
