— Скажи мне, Кристина, а почему тебя это так волнует? — произношу я, вспоминая, где находятся лопата и мусорные пакеты.
— Потому что мне не безразлична судьба Дана. А ты, — она тычет в меня пальцем, который мне хочется сломать, — не подходишь ему.
— И почему же? — выкидываю недокуренную сигарету ей под ноги.
— Да хотя бы, потому что выглядишь как вульгарная женщина легкого поведения, — ну все, она сама напросилась. Я медленно отталкиваюсь от капота, надвигаюсь на нее, от чего она пятится назад и нервно усмехается. Подмечаю по дороге, что ее волосы идеально собраны в хвост, что позволит мне схватиться за него и ударить ее об колено носом. Не успеваю я дойти до этой стервы, как из ворот выходит Дан, с интересом наблюдая за происходящим. Кидает на меня вопросительный взгляд. И я меняю тактику на ходу. Обхожу Кристину, кидаюсь на шею Дана. От неожиданности он ловит меня за талию. И кажется. он раскусил меня, потому что он слегка мне улыбается и подмигивает.
— Дан, — протяжно, тяну слова, — поехали домой, я так устала, милый, и не выспалась, и ты в этом виноват. Но мне понравились игры с твоими наручниками. Повторим? — хитро интересуюсь я. Неожиданно для него обхватываю его лицо и страстно целую. И Дан меня не подводит. Отвечает на поцелуй, перехватывая инициативу на себя, слегка дергает меня за волосы, вынуждая запрокинуть голову. Когда мы, наконец, останавливаемся, Кристины уже нет.
— Ты специально это делаешь? — спрашивает он, спуская руки на мои бедра, сжимая их, плотнее притягивая к себе.
— Да.
— Зачем?
— А это уже тебя не касается. Теперь это моя война. И заметь, не я ее начала, — подмигиваю ему я. Отрываюсь от него, отворачиваюсь, сажусь в машину. Через минуту Дан садится за руль.
— Не забудь мне напомнить взять билеты до Мексики с открытой датой, усмехается он. Киваю ему в ответ, и мы покидаем это неприятное для нас место.
— Значит, игры с наручниками? — заинтересовано спрашивает он, продолжая смотреть на дорогу.
— Да. А у тебя есть наручники? — соблазнительным голосом интересуюсь я.
— Есть настоящие, стальные и очень жесткие. Так что я тебе не завидую, Дюймовочка, — усмехается он. Дан немного расслабился, уже не такой напряженный и даже шутит. А самое главное, ни намека на маски, со мной он — настоящий. Нет, я видела, как он становился непроницаемым и безразличным в доме матери. Но это было для них. А со мной он другой. И это уже хорошо. Достаю сигарету, приоткрываю окно, не успеваю нормально затянуться, как моя сигарета летит в окно.
— И да, с этого дня ты бросаешь курить, — нагло заявляет он.
— А не ты ли совсем недавно выкурил почти все мои сигареты? — обижено спрашиваю я.
— Это было временно, я тоже больше не курю! — заявляет он.
— Знаешь что?! Мы так не договаривались. Если мы вместе, это еще не значит, что ты можешь указывать, курить мне или нет! — возмущаюсь я.
— Значит! Когда ты куришь, ты теряешь свой неповторимый сладкий медовый запах. Ты — женщина и должна пахнуть женщиной, а не табаком.
— Медовый запах? — мое возмущение пропадает. Медовый запах. Я пахну медом?
— Да. И это безумно вкусно, Дюймовочка. Очень вкусно.
— А что будет, если все равно буду курить? Накажешь? — приподнимая брови, спрашиваю я.
— Накажу, — загадочно отвечает он. Ух ты! Достаю еще сигарету, не успеваю ее подкурить, как сигарета вместе с пачкой летит в окно.
— Ну ведь ты же понимаешь, что дома я все равно буду курить.
— Рискни, — угрожающе, произносит он холодным тоном.
— Обязательно рискну. Ты забыл, я азартная. И я даже отправлю тебе фото.
— Нарываешься?! — буквально рычит он. Но мне не страшно.
— Да, — наклоняюсь к нему, прохожусь кончиком языка по его уху, — Я хочу наказание с наручниками, — шепчу ему в ухо, прикусывая мочку. Дан напрягается, я чувствую его дрожь возбуждения. Резко отстраняюсь от него. Усмехаюсь, смотрю в лобовое окно, мы подъезжаем к моему дому.
— Ну, ты сама напросилась. Но не сегодня. К большому сожалению, мне нужно на работу. И кстати, что у тебя там с работой? — спрашивает он, паркуясь напротив моего подъезда.
— Ничего. В активном поиске, — пожимая плечами, отвечаю я.
— В понедельник вернешься на свое место секретаря, — он не просит, не спрашивает, хочу ли я. А просто ставит меня перед фактом.
— Нет.
— Что «нет»?
— Нет, я не выйду к тебе на работу. И вообще, у тебя уже есть новый секретарь.
— Она на испытательном сроке. И прямо сейчас я решил, что она его не прошла, — разворачивается ко мне, заправляет за ухо выпавшую прядь волос.
— Я подумаю.
— Подумай. У тебя есть два дня. Подумай и ровно в девять будь на рабочем месте, — ничего ему не отвечаю, но красноречиво закатываю глаза. — Хотя знаешь, я сам тебя разбужу и насильно увезу на работу.
— Я подумаю, — настаиваю я. Дан ничего не отвечает, обхватывает мое лицо теплыми ладонями, тянет на себя, долго и ласково целует, не позволяя отстраниться и вздохнуть. Нехотя отрывается от меня. — Мне нужно в офис. Я совсем запустил дела. Роман один не справляется, — говорит он, и снова целует меня, переключаясь на шею, обжигая своим дыханием. Отрывается от меня. — Все. Иди. А иначе я опять не попаду на работу. — Хочу послушаться его, уйти домой. Но вспоминаю о крестике, лежащем в моем кармане. Достаю маленький пакетик с крестиком. Дан молча наблюдает за мной. Вытаскиваю цепочку, прошу Дана наклониться, одеваю крестик на него, вытаскиваю из под футболки его цепочку с пулей, оставляю поверх одежды. А крестик прячу под футболку. Прикладываю руку к его груди, накрывая крестик. Дан глубоко вдыхает, я слышу, как под моей ладонью его сердце ускоряет ритм. Он смотрит на мою руку, поднимает глаза на меня.
— Я купила его в церкви, — нерешительно начинаю я. Неожиданно меня охватывает дикое волнение, смятение. — И… я…, — не знаю что сказать, слова теряются. Сглатываю. — Он освященный и я хочу, чтобы он всегда был с тобой. Вот здесь, поверх твоего сердца. Чтобы он оберегал тебя и защищал. У тебя опасная работа, и… Просто носи его всегда, пожалуйста, — прошу я. Дан тоже сглатывает, сводит брови, кладет руку поверх моей, лежащий у него на груди. Прислоняется лбом к моему лбу, зажмуривает глаза.
— Зачем ты это делаешь, Дюймовочка?! — с каким-то надрывом спрашивает он, не открывая глаз, продолжая сжимать мою руку.
— Я ничего не делаю. Я просто…. — замолкаю, потому что я хотела сказать, что «просто люблю». Но я боюсь это произнести вслух.
— Что ты? — спрашивает он, открывает глаза, требуя ответа.
— Я… не важно. Просто носи этот крестик, — Дан отстраняется от меня, другой рукой перехватывает мой подбородок, удерживает взгляд. А я хочу закрыть глаза. Потому что мне кажется, что в моих глазах все написано.
