Я перевернула звёздочку:
— Как вы называли Тоби, а, тётя Лили? Чудовищем? Психом?
С этими словами я отдала звёздочку папе, а он прочёл надпись вслух:
— «Тобайесу Джордану от конгресса США». — И побледнел не хуже тёти Лили.
— Аннабель, это же медаль Почёта. Высшая награда в нашей стране.
— Дайте посмотреть, — прошипела тётя Лили.
Она долго вертела медаль — искала, к чему бы придраться. Но не нашла.
— Ну и откуда нам было знать, что Тоби — герой войны?
Тётя Лили передала медаль дедушке. Тот взял её двумя пальцами, будто стеклянную. А я сказала:
— Тоби себя героем не считал. Он бы сам всё объяснил, если б его нынче ночью не застрелили.
Потом я пошла в школу. Как там было в тот день — помню очень плохо. Кажется, миссис Тейлор долго рассуждала о смерти Бетти. Наверно, Бенджамин пересел за свою законную парту. Энди не пришёл, да никто и не ждал, что он появится в ближайшее время. Одно я знала: больше я перед Энди не оробею.
Запомнилось мне, что Генри после занятий не умчался и Джеймса не пустил. Оба остались на школьном дворе. Когда я вышла, Генри спросил:
— Хочешь, Аннабель, вместе домой пойдём? Я покачала головой:
— Нет. Бегите, мальчики. Я сама. Дома увидимся.
По правде говоря, я была совсем не против компании. Особенно компании Генри: ведь он теперь со мной считался. Но мне нужно было кое-куда зайти. Причём одной.
Ноябрьские дни коротки, ещё пара часов — и начнёт смеркаться. Однако, вместо того чтобы поторопиться, я довольно долго стояла на тропе — на том самом месте, где всего месяц назад размахивала палкой Бетти. Не могла я уйти без объяснений. Я сказала Бетти, что попробую её простить — и себя тоже, но ничего не гарантирую. Ответа я, понятно, не дождалась.
Затем я отправилась в лощину — туда, где раньше были волчьи ямы. Но и волки, умерщвлённые в этих ямах, молчали. Я не сразу догадалась: то, что я слышала весь последний месяц, и было волчьим воем. Только переведённым на человеческий язык. Наверно, подумалось мне, теперь я пойму, о чём толковал Тоби, — если, конечно, осмелюсь когда-нибудь сдвинуть крышки с его историй.
В коптильне уже остро ощущалось отсутствие хозяина. Паучиха, например, не только заплела весь угол под потолком, но и яйца отложила. Весной вылупятся паучата, целым омерзительным каскадом ринутся на постель из сосновых веток. Возле очага успел тухло нагадить енот. Я поняла: больше мне в коптильню уже не попасть.
С фотографиями пришлось повозиться. Тоби использовал сосновую смолу. Или потому, что больше ничего не было, или потому, что не собирался уходить из наших мест. Сообразив про отсутствие нормального клея или кнопок, я заплакала. Догадка о намерении Тоби вызвала новый приступ слёз.
Из дому я прихватила нож для чистки овощей. Им-то и отковыривала фотографии. Нож сразу завяз, и я нагревала смолу пальцами, чтобы она стала податливее. Несколько фотографий — те, на которые пошло больше всего смолы — я всё-таки испортила безнадёжно. Остальные помялись и лишились слоя бумаги в местах крепления. Зато, если смотреть на свет, они словно мерцали. Мне так даже больше нравилось.
Кое-какие снимки я не стала отклеивать. Во-первых, испугалась: буду и дальше возиться — домой до темноты не успею. Во-вторых, поняла: их место — в жилище Тоби. Среди этих немногих снимков были два особенно трогательные. На одном дремал олень. На другом, в земляничнике, мышковала лисица. Белый кончик хвоста походил на меловую стрелку-указатель.
Ещё Тоби запечатлел ястреба на Панцирь-камне. Я чуть не оставила эту фотографию. Но всё-таки решилась — отклеила. Потому что очень уж она была красивая. Я думала, дома меня отругают — где столько времени пропадала? Но мама просто сказала «Привет» и вручила мне фартук.
Вошёл Генри. Выдохнул с облегчением, увидев меня. Я протянула Генри фотографии.
— Вот что Тоби наснимал. «Кодак» у меня в комнате. Я и плёнкой его зарядила. Можем по очереди фотографировать, если хочешь.
Вприпрыжку прискакал Джеймс. На нём была хвостатая енотовая шапка.
— А я? А мне дадите?
Определённо, бабушка начала читать Джеймсу книжку про переселенцев на запад от Миссисипи.
— Дадим, — сказала я. — Фотографируй на здоровье.
— А Дэниел Бун
[12] фотографировал?
— Сомневаюсь, — бросил Генри.
— Ну так и я не стану!
Джеймс прогалопировал вон из кухни, по собственной Дороге диких мест.
— Значит, Аннабель, фотоаппарат будет только для нас с тобой, — удовлетворённо сказал Генри.
Не столько фраза, сколько тон вселил в меня надежду: скоро я снова смогу радоваться жизни.
На похороны Бетти собралась вся округа. Большинство приехавших покойную в глаза не видели, зато знали её дедушку и бабушку, помнили её отца мальчиком — и вот, прослышав об ужасной смерти, решили, что просто обязаны проводить в последний путь чужую девочку.
«Свалившего» отца Бетти я узнала по фотографии — той, которую видела у Гленгарри. Он сел подальше от своей бывшей жены. Та заняла место на передней скамье и всё отпевание рыдала, спрятав лицо в ладонях.
Мне было видно, что отец Бетти не плачет. Но, когда все поднялись и затянули «Ближе, Господи, к Тебе», молодой мистер Гленгарри остался сидеть. Он как-то сложился пополам, и плечи у него дёргались, а глаза он вытирал прямо руками.
Дедушка Бетти сам сделал гроб, сам покрасил его белой краской. Я всё думала: как же это гадко — спускать белый гроб в глинистую яму. Как жестоко, раз вызволив Бетти из почти такой же ямы, снова отправлять её под землю, оставлять в полном одиночестве! Правда, крышку гроба и холмик мы покрыли последними цветами — дикими астрами и золотарником. И астры, и золотарник уже отцветали, и мы накануне долго бродили по жухлым полям, чтобы нарвать достаточное количество.
Тем не менее Бетти опустили в яму, засыпали землёй и оставили одну. Кто-то ушёл сразу, кто-то ещё медлил у могилки. К следующему утру цветы окончательно раскисли. Только невысокий холмик обозначал место, где исчезла под землёй Бетти.
Думая о смерти Бетти, я почему-то всегда вспоминала апрельские заморозки: папа в такую пору целыми ночами жёг костры в персиковом саду, окуривал деревья дымом, надеясь уберечь ранний цвет. Некоторые розовые почки действительно выживали. Цветки распускались, потом появлялась завязь, наконец — чудесные, лучшие на земле плоды. Другие почки гибли, несмотря на все папины старания.
