Из сеней галопом прискакал Джеймс. Он только что выпилил себе фанерную саблю.
— Йо-хо-хо! Генри, айда в пиратов играть!
— Да. Сейчас. Только сначала сбегаем к бабушке. Она помочь просила.
С этими словами Генри уставился на меня — будто впервые увидел. И вышел из комнаты, сопровождаемый Джеймсом. Я бы сказала, что Джеймс следовал за Генри как тень — да только тени ведь не шумят.
— Помочь? — допытывался Джеймс. — Тяжёлое что-то передвинуть, да? Да, Генри? Передвинуть?
Наконец и эти звуки замерли. Я села на пол, у маминых ног. Положила голову ей на колени. Мама принялась гладить меня, словно кошку. Кого-то из нас двоих определённо трясло. Может, обеих разом.
— Если бы я постаралась, мама, я бы раньше сообразила про колодец.
Мамина рука застыла на моём темечке.
— Не смей, — вдруг сказала мама.
Спихнула мою голову с колен, наклонилась ко мне, чтобы глядеть прямо в глаза:
— Господом Богом себя вообразила? Думаешь, от тебя жизнь и смерть зависят? Нет, моя милая. Такие мысли — проявление гордыни, так и запомни.
Я опешила. Не нашлась с ответом.
— Бетти умерла, и это ужасно, — продолжала мама. — Ужасно. Но ты в этом не виновата, Аннабель. — Чуть успокоившись, она откинулась на спинку стула. — Наоборот, если бы ты не догадалась про колодец, Бетти умерла бы прямо там. В одиночестве. В страхе. Может, её вообще никогда бы не нашли.
Я представила: склизкая чернота колодца, холод, щупальца гангрены, боль — и ни одной живой души рядом. Потом, через много лет, явится какой-нибудь фермер, станет орудовать лопатой, не ведая, что не с колодцем дело имеет, а со склепом.
— Иди ко мне, Аннабель.
Мама раскинула руки. Как же тепло было у неё на груди.
— Бывает, всё налаживается, доченька. А бывает — и нет.
Прозвучало как эхо. Что-то подобное уже говорил Тоби. Про чувство вины. Про искупление.
Бабушка всплакнула, даром что никогда Бетти не видела. Я ударилась в слёзы вслед за бабушкой. Джеймс не плакал. Наоборот, услыхав, что Бетти умерла, он рассмеялся.
— Нашли кого жалеть! — крикнул Джеймс и взмахнул фанерной саблей.
Мама сделала внушение, после которого Джеймс посерьёзнел и вместе с Генри пошёл рисовать карточку с соболезнованиями для Гленгарри. Генри задержался в дверях:
— Аннабель, ты с нами?
Ни такого взгляда, ни такого тона я от Генри не ожидала. Смутилась, но ответила:
— Да, сейчас приду.
Мама сказала бабушке:
— Энни Гриббл просила передать констеблю, что Бетти умерла.
— Ну, тогда констебль последним узнает, — рассудила бабушка. — Пока он сюда явится, Энни на всю округу растреплет.
— Энни это убийством называет, — еле слышно шепнула мама.
Бабушка откашлялась — слёзы, стёртые с глаз, остались в горле.
— Убийство и есть, Сара. Если Тоби эту бедняжку в колодец спихнул — что ж оно, коли не убийство?
Я уцепилась за слово «если», отлично, впрочем, понимая: в наших краях мало у кого столько же терпения, сколько у бабушки. Бабушка, может, и готова ждать расследования, но вот констебль, да и полиция, не говоря уже о Гленгарри, не задумываясь назовут Тоби убийцей.
Острее прежнего ощутила я необходимость спасти Тоби. Не то его застрелят или пристегнут к электрическому стулу, и разряд переменного тока выбьет жизнь из беспомощной плоти.
Я надеялась, что Тоби всё-таки бросил свои ружья, избавился от приметных плаща и шляпы, стащил где-нибудь другую одежду и выбрался к шоссе; что сердобольный водитель грузовика согласился его подвезти до Огайо, а то и дальше — туда, где можно начать с чистого листа.
Надеялась, а сама знала: всё не так. Едва ли Тоби вообще успел покинуть здешние холмы. Испуганным он не выглядел — только опечаленным из-за несправедливых обвинений и уставшим от давнего бремени. И было ясно: оправдываться Тоби не станет, бремя облегчить не попытается, потому что внушил себе: сделать ничего невозможно.
Мысль об этом душила меня. Я шагала от окна к окну, совсем как Джеймс в сочельник: всё, бывало, вглядывается в темноту, даром что видит только отражение собственной мордашки. Зато не сомневается: Санта-Клаус уже свернул к нашей ферме, секунда — и возникнет во дворе. Я ждала другого: вот сейчас из лесу выйдут фермеры со свистками или полицейские с револьверами. Никто не появлялся.
Лошади, будто часовые, среагировали первыми. Синхронно отвлеклись от пастьбы, повернули головы в сторону Коббовой пади. Собачий лай проник сквозь запертые двери, сквозь закрытые окна; собак ещё не было видно, а лай уже звенел. Потом выяснилось, что шумели наши собаки, а не ищейки. Тех было всего две. И до лая они не опускались. Каждая словно бежала по нитке — нитке запаха, подметала землю своими вислыми ушами, своими брылами. Одна ищейка двигалась от огорода, другая наискось пересекала выпас.
— Они сюда идут, — объявила бабушка, дежурившая у оконца в сенях. — И Джон с ними.
Дедушкино полупальто и перчатки были давно спрятаны у меня в шкафу. Вдруг я сообразила: я ведь сама теперь пахну, как Тоби. По крайней мере, так покажется ищейкам. Вот и отлично. Пусть подбегут ко мне, пусть облают. Кто их тогда всерьёз воспримет? Кто станет полагаться на собак, для которых что девочка, что лесной псих-убийца — никакой разницы? Но, увидав, как хендлеры привязывают ищеек к столбам для бельевой верёвки, я выдохнула с облегчением.
— Ставь кофейник, Сара, — крикнула бабушка. — Сейчас к нам целая толпа ввалится.
Хендлеры были под стать ищейкам — в смысле такие же тихие. Говорили только при необходимости, и то еле слышно; кухню от пола до потолка обнюхали взглядами, причём, если их интересовала какая-нибудь деталь, лица у них вытягивались не хуже собачьих морд.
На Генри с Джеймсом хендлеры уставились, как на парочку кроликов. Джеймс забился под стол и давай тянуть Генри за штанину, шептать: «Юнга, ко мне!» Но Генри уселся рядом со мной. И мой недоумённый взгляд встретил без улыбки. Папа и констебль Олеска вошли вслед за хендлерами.
— Подождём остальных здесь, — выдал констебль. — Тогда и продолжим. Вокруг коптильни мы каждый дюйм проверили. Там такая концентрация запаха, что ищейки нас по кругу гоняли, умотали вконец, пока не решили сюда бежать.
Я отметила, что никто из вошедших не потрудился снять пальто.
— Присядьте, — сказала мама. — Есть новости.
Услыхав, что Бетти умерла, констебль только и вымолвил, что «Господи Боже мой», и уронил лицо в ладони. Хендлеры никак не отреагировали. Ещё бы. Они ведь только и знают, что искать пропавших детей да беглых преступников. Может, поначалу и переживали, а с годами уподобились своим собакам. Их только процесс волнует. Только погоня как таковая. Девочку им искать не дали. Зато уж гнусного убийцу они поймают.
