— Ну, я вещи мокрые развесил по крюкам да и заснул. Понятия не имел, что Бетти пропала. А перед рассветом Аннабель ко мне постучалась и говорит: так и так, ищут вас, пойдёмте со мной.
Тоби взглянул на маму, чуть улыбнулся, но мама пока была не расположена отвечать на улыбки.
— Ваша дочь вот таким же голосом велела мне собираться, каким вы насчёт пирога распорядились.
Папа усмехнулся, правда, тотчас скроил серьёзную мину.
— Слыхивал и я этот голос, — пробормотал он будто про себя.
— И не раз ещё услышишь, если не поостережёшься, — бросила мама.
— Значит, вы, Тоби, находились на сеновале с самого…
— С рассвета, Джон. С сегодняшнего рассвета. — Здоровой рукой Тоби огладил бородку, провёл по горлу. — А кажется — годы минули.
— Значит, — теперь папа обращался ко мне, — ты пошла в Коббову падь одна, в темноте?
Я кивнула. Меня обуревали разом гордость, и чувство вины.
— Заснуть не могла. Всё думала: как ни крути, Тоби, выходит, виноват. Папа, мама! Сами посудите: если б я Тоби не спрятала, его бы полиция арестовала!
С этим спорить не приходилось. Мы отлично знали, что думают о Тоби в округе, как к нему относятся Гленгарри, да и наша тётя Лили.
— Ну а потом? — спросила мама.
— Потом я отвела Тоби в амбар и спрятала на сеновале. Принесла ему поесть и попить. И книжку. И папину одежду. И мыло. И ещё я твои ножницы взяла, мама, чтобы постричь Тоби.
— Так Джордан и появился на свет, — подытожила мама.
— Мы не ожидали, что придётся вернуться в Коббову падь, — продолжала я. — Просто я по дороге к коптильне слышала странные звуки. Решила, это дикобраз копошится, урчит. А потом офицер Коулмен пересказал, что́ ему из Энди удалось выжать. Я и подумала: а вдруг Бетти всё-таки пошла пакостить? Вдруг с ней в Коббовой пади беда случилась? И вспомнила про урчанье. И про колодец.
Некоторое время мы молчали, только переглядывались. Наконец папа сложил руки на груди и заговорил:
— Чья была идея, чтобы Тоби включился в поиски?
— Моя, папа. — Снова я усомнилась: а стоит ли такой идеей гордиться? — Я подумала, Тоби будет искать вместе с остальными и заодно посмотрит, какая обстановка. Поймёт, можно ему остаться или надо уходить.
По очереди я взглянула на всех троих:
— Ему нельзя остаться, да?
Папа вздохнул:
— Не знаю, Аннабель. Очень уж всё запуталось. Вдобавок есть новые обстоятельства. Просто я ещё вам сообщить не успел.
По тому, как нахмурился папа, я поняла: дело плохо.
— Констебль сказал, что для поисков прибыло подкрепление.
Тоби вздрогнул:
— Но ведь Бетти найдена!
— Ищут не Бетти, — пояснил папа. — Охота теперь на вас, Тоби.
* * *
Целый час мы обсуждали, как быть дальше, как сохранить нашу тайну, как выпутаться. Но силы наши были на исходе. Мои — особенно. Я подхватилась ещё до зари, целый день провела на ногах и чувствовала себя совершенно разбитой. Тоби, который привык мало спать и много двигаться, тоже с трудом сохранял вертикальное положение, но твердил:
— Уходить мне надо. К утру миль за двадцать отсюда буду, если сейчас тронусь.
— Вот миль за двадцать отсюда вас и ищут, — усмехнулся папа. — Да и куда вам трогаться? Вы чуть живы.
Мама принесла два одеяла и подушку:
— Держите, Тоби. Ночи уже холодные, даже на сеновале, да только там для вас всего безопаснее.
— Ничего, мне сеновал по нраву. Дух славный, голуби воркуют — слушал бы и слушал.
— Вот, и хлеба с сыром возьмите, — продолжала мама. — Утром, перед школой, Аннабель вам кофе принесёт.
Школа! Я про неё и забыла. Но возразить и не подумала. Ничто на нашей ферме не должно вызывать подозрений.
— Спокойной ночи, — сказала я, протянув Тоби дедушкино полупальто.
А папа добавил:
— Если, Тоби, кому на глаза попадётесь, говорите: я вас нанял амбар чинить.
А что ещё тут придумаешь? Впрочем, даже мне, полусонной, казалось: как-то уж очень гладко всё получается.
Что проспала — я сразу сообразила. По этому особому, как бы сыроватому свету, по отсутствию утренних шумов из кухни. Я сбежала вниз. Бабушка хлопотала у плиты. Разрезала мускатную тыкву пополам, положила серединкой вниз на противень.
— Бабушка, что случилось?
— Ничего. Мама твоя сказала, ты вчера сильно умаялась — так чтоб не будили.
Вот поди пойми, что бабушке известно, а что — нет. Правда с тайной переплетена, будто коса с лентой: первую не тронешь, чтоб вторую не задеть. Я уселась за стол, заняла рот кашей. Глядишь, пока буду есть, что-нибудь прояснится.
— А вот и наша соня-засоня!
Мама вошла с корзиной яиц, повязала фартук и спросила:
— Что тебе приготовить, Аннабель, — омлет или глазунью?
— Спасибо, я уже каши наелась.
— Тогда иди одевайся. В школу пора.
И мама мне подмигнула:
— Ну, что сидишь? Вперёд. Я сейчас к тебе поднимусь.
Пока я гадала, к чему это подмигивание, в спальню вошла мама и дверь закрыла.
— Завтрак для Тоби папа отнёс, — произнесла она шёпотом и опустилась на кровать. — А как вернулся, кое-что мне рассказал. Присядь-ка со мной, Аннабель.
Мама похлопала по матрасу — так кошек приманивают. Я села. Мама заговорила не сразу. Ей понадобилось время, чтобы подобрать слова.
— Аннабель, твой отец считает, что Тоби… малость того… не в себе.
— Как это?
— Будто не понимаешь! Тоби — странный. Сама подумай: шатается по целым дням без дела, рот открывает только в крайних случаях. Спит в коптильне, точно пёс в будке, а ведь мог бы и получше жильё найти.
— Я думала, ты его жалеешь.
— Конечно, жалею. Всегда жалела. Он через что-то ужасное прошёл — вот умом и тронулся. Потому я Тоби и помогаю и дальше помогать стану. Но ты должна усвоить: хоть Тоби вчера и сидел с нами за столом по-человечески, чистый да подстриженный, хоть и говорил внятно, отвечал подробно — всё равно он прежний. А значит, не в себе. Помни об этом.
— Сегодня в амбаре что-то случилось, да?
Мама покачала головой:
— Нет, ничего такого. Просто папа побыл с Тоби, а потом позвал меня и говорит: скажи Аннабель, чтоб книжку по обложке не судила. Вот я и говорю. Тоби — умом тронутый. Жалеть его — жалей, но про это не забывай.
Совсем она меня запутала: тронутый, прежний, книжка, обложка…
— Мама, я что-то не пойму. Ты же сама говорила: напрасно люди шарахаются от Тоби, он безобидный, хоть и с виду вроде пугала. А теперь говоришь: бойся Тоби, Аннабель, потому что он выглядит по-человечески. Тоби ведь лазал в колодец за Бетти — значит, он добрый.
