Я ощипывала початки рогоза, пока пальцы не начало саднить, пока пух, даже утрамбованный, не стал валиться из сумки. Между амбаром и домом был навес для фургона, там-то, на скамейке, я оставила сумку. В фургоне дремали кошки; я им сказала: «Ах вы, мои хорошие!» — и пошла заниматься делами, которые и так уже меня заждались.
Сначала я собрала яйца. Это занятие мне нравилось осенью и зимой: в курятнике тепло-тепло! Зато летом туда не войти — духотища. Несушки ко мне привыкли, не раскудахтались. Я спокойно шарила под их мягкими животиками. Но я не все яйца отнимала — некоторые оставляла, чтобы вылупились цыплята на замену тем курам, которых мы варили и жарили.
Чего я терпеть не могла, так это ощипывать цыплят. Шейки им сворачивала мама, она же ошпаривала тушки, чтобы облегчить мне ненавистное занятие. За дюжину собранных яиц я с несушками расплатилась — они получили кукурузу и сушёные цветки календулы. Я вымыла яйца колодезной водой. Колодец был с навесом — его сделали по маминому распоряжению.
С корзиной я вошла в кухню, стала перекладывать яйца на большое блюдо.
— Умница, Аннабель, — похвалила мама.
Я поднялась к себе, сняла лишние свитера, поменяла отсыревшие носки на сухие, причесалась. Потом помогала маме и бабушке варить суп. Когда явится поисковая группа, сколько будет голодных ртов — мы не знали, но на всякий случай начистили целую гору луковиц, обжарили лук с говядиной, добавили овощную заправку и домашний томатный соус. Всё это осталось булькать на медленном огне.
Мама проверила, чисты ли мои руки. Осталась довольна. Грохнула на кухонный стол большущую миску и сняла с неё влажное льняное полотенце. В миске было тесто. Так и выпирало пухлым бледным комом. Мама разрешила мне этот ком обмять. Потом мы трое — я, мама и бабушка — накатали из теста жгутиков, уложили их на смазанные жиром противни и отправили в духовку.
В кухне запахло сытным, густым говяжьим супом и румяными рогаликами. У меня снова разыгрался аппетит. Бедный Тоби, думала я, всю жизнь впроголодь!
— Теперь ступай, Аннабель, приберись у себя в комнате, — велела мама.
Я мигом справилась. Застелила постель, повесила одежду в шкаф. Подумав, сняла с подушки наволочку, а покрывало натянула повыше, чтоб было незаметно. И вышла на промысел. Из детской похитила «Остров сокровищ» — мальчики вряд ли хватятся, ведь бабушка только-только прочла им эту книжку в третий раз.
Из родительской спальни стащила старые папины брюки и фланелевую рубашку — таких рубашек у папы несколько, он и не заметит. Ещё взяла тёплые носки и комплект белья. Мама однажды подарила Тоби старое папино бельё — по размеру, значит, должно подойти. В маминой рабочей корзинке я выбрала самые острые ножницы. Всё это, заодно с куском мыла и свежим полотенцем, прихваченными из ванной, отправилось в наволочку.
В любой момент я могла попасться с поличным, но мама и бабушка были заняты, а я перемещалась бесшумно. Наволочку я вынесла из дома и оставила у внешнего входа в подвал, за кустом. А сама вернулась в кухню. Мама лепила пирожки.
— Мама, я тоже хочу искать Бетти.
Она обернулась, всплеснула белыми от муки руками:
— Нет, Аннабель, ты дома нужна. Вот вернутся наши — всё расскажут. Генри и Джеймс, наверно, сами теперь не рады, что увязались с отцом. Замучились, поди, шнырять по буеракам, да ещё в такую сырость. Едва ли снова пойдут. Если не передумаешь — можешь их сменить.
На самом деле мне просто нужно было отлить в банку горячего супу и стянуть пару рогаликов для Тоби, а меня, того и гляди, снарядят в спасательную экспедицию. Заставят искать Бетти, от которой один вред.
— Как скажешь, мама. Только я подумала: никто не ищет рядом с нашей фермой. Я бы прошла через лесок — ну, тот, который за амбаром. Поесть бы взяла с собой. Не волнуйся, я далеко не уйду.
Целую долгую минуту мама смотрела мне в глаза.
— Признавайся, Аннабель, ты что-то скрываешь? Тебе больше известно, чем остальным?
Я выдержала взгляд, хоть это и было трудно.
— Больше? Про что мне больше известно?
— Про то, куда подевалась Бетти.
Мама вроде как забыла о пирожках. Руки её замерли на уровне груди, словно мама собиралась дирижировать хором. И опять у меня нашлись слова, чтобы облечь в них ложь, чтобы выдать её за правду. И опять я подумала: нет, долго я с этой тайной не выдержу.
— Я не знаю, где Бетти. Просто хочу помочь её искать.
Мама взвесила мой ответ:
— Хорошо. Возьми поесть и ступай, но чтобы за наш холм ни ногой. Поняла?
— Да, мэм.
На сей раз я надела пальто, потому что в нём были глубокие карманы. В один карман спрятала банку с супом, обернув её прежде кухонным полотенцем, и ещё ложку. В другой карман отправились рогалики в вощёной бумаге. В каждом рогалике таился кусочек сливочного масла.
— Ты словно галифе напялила, — прокомментировала мама.
— Что это — галифе?
— Не важно. Помни, Аннабель: осторожность прежде всего. Далеко не ходи. Когда отец вернётся, я в колокольчик позвоню. Ясно?
— Да, мэм.
— Кстати, прихвати корзину из-под яиц, отнеси обратно в курятник.
— Да, мэм.
Пожалуй, перебор вышел с этим «мэм». Мама чуть наклонилась, вгляделась мне в лицо:
— Вот чую: что-то ты скрываешь. А что — не пойму.
Я не опустила глаза.
— Мне страшно.
Не знаю, как это вырвалось. Главное — это не было ложью. Мама расправила плечи:
— Из-за чего тебе страшно?
— Из-за всего. Бетти пропала. Тоби пропал. Тётя Лили говорит, Тоби взял Бетти в плен. Полиция скоро нагрянет. Я никогда полицейского не видела.
На последней фразе я расплакалась. Совершенно неожиданно. А вот мама, кажется, ничуть не удивилась. Обняла меня, зашептала на ухо:
— Всё в порядке, Аннабель. Всё в порядке. Всё будет хорошо.
То же самое я говорила Тоби. Не верила, но обещала. Я надеялась, что хоть мама-то верит. Впрочем, последние недели показали: можно верить сколько влезет — а будет всё равно то, что будет.
Я вытерла слёзы, надела шапку:
— Не знаю, мама, что это на меня нашло. Не так уж мне и страшно. Пусть уже Бетти скорее отыщется, а то всё так запуталось.
Мама улыбнулась:
— Да, милая, пусть Бетти отыщется. Ну, ступай. И помни насчёт холма.
Мама снова занялась пирожками. Я медлила на пороге и вдруг выпалила:
— Мама, а что ты скажешь, если я попрошу тебя испечь пирог с пеканом?
Ореховых деревьев у нас было всего несколько штук. Орехи на продажу не шли — мы их сами ели. Но только по праздникам, потому что орехи пекан очень дорогие.
