Котов, видимо, намерен был стереть ненавистного важняка в лагерную пыль. В самом прямом смысле этого слова. «Дело Панаморева» достигло весьма высоких орбит – расследование было поручено заместителю прокурора края. Андрею Николаевичу Ларионову…
После вчерашней «забористой» в голове стучали отбойные молотки, движения казались неверными, а во рту стоял вкус помойки. Видно, гнали всё-таки из заборов. Вокруг той самой помойки стоявших…
Панаморев остановился возле двери с табличкой «Начальник следственного отдела». Постучал чисто символически – два раза. И просунул голову в дверь:
– Разрешите?
– Антон?.. – Начальник поднял голову от бумаг, бросил на подчиненного испытующий взгляд и без большого энтузиазма кивнул: – Проходи…
Антон Григорьевич прошёл по скучному и унылому командирскому кабинету и опустился на стул. Опустился тяжело, чувствуя на спине и под мышками предательский пот. Чёртова «подзаборная»… И вообще ему в этом кабинете не нравилось никогда. В его собственной казённой берлоге было гораздо уютней. Один диван чего стоил… Антон Григорьевич невольно поёрзал по чёрному клеёнчатому сиденью. Этому стулу с высокой прямой спинкой стоять бы где-нибудь в заводском офисе в Германии тридцатых годов. Где «Кёльна дымные громады»… А чем чёрт не шутит, может, наши их ровно оттуда после войны…
– Как дела? – Начальник отложил наконец бумаги и задал ритуальный вопрос: – План следственных мероприятий составил?
У него были светлые волосы, зачёсанные назад ото лба, и очки в тонкой оправе. Раньше такие лица любили изображать на плакатах про комсомольских вожаков молодой научной интеллигенции. Начальник эти плакаты в сознательном возрасте застал навряд ли, но архетип, похоже, витал…
– План, – скривился Панама. – Валентин Палыч, глухарь это, похоже. Свидетелей нет. Информацию о друзьях-собутыльниках соберём не раньше чем в следующее воскресенье – на ипподроме у них скачки только по выходным…
– Ты мне зубы не заговаривай. – Начальник поднял шариковый карандаш, как учительскую указку. – Глухарь не глухарь, а план вынь да положь. Сам знаешь. Так что давай вдохновляйся, голубь мой сизокрылый, расправляй крылья, а то ты сегодня что-то больше на мокрую курицу под дождём смахиваешь. Ишь, нахохлился…
Антон между тем мысленно примеривал на хозяина кабинета коричневую рубашку и гитлерюгендовский значок – чтобы соответствовал стулу. Вышло подходяще. Так называемый Валентин Павлович, к которому он обращался по имени-отчеству, а тот в ответ ему «тыкал», был моложе Панаморева. Намного причём. Однако такой вот назидательно-покровительственный тон пускал в ход не задумываясь. «Я начальник – ты дурак». Вначале Панама молча бесился, потом привык. Смирился. Как и с тем, что следовательскими талантами его шеф отнюдь не блистал. Зато во всём, что касалось отчётности, – блеск и плеск. Наверно, потому и вышел в начальники.
– Это убийство нам просто так с рук не спустят, – продолжал разъяснительную речь «юнгфюрер». – То есть к обеду чтобы выдал мне план следственных мероприятий. Буду выше докладывать. Понял?.. – Он было вновь отвернулся к бумагам, но заметил, что Панаморев не торопится уходить, и недовольно поправил очки: – Ну, что ещё у тебя?
Антон на секунду задумался: а стоит ли вообще говорить?.. Но всё же сказал:
– Валентин Палыч… Вчера вечером купил я водки бутылку…
– Пьёшь, стало быть? – Шариковый карандаш осуждающе нацелился ему в грудь. – Я ж тебя предупреждал, Панаморев!
Наверное, это было ещё одно (помимо любви к планам и рапортам) свойство, помогающее продвигаться в начальники. Умение моментально отгородиться, откреститься от сотрудника, заподозренного в самомалейшем проступке…
Антон Григорьевич молча, хмуро смотрел шефу в стёкла очков. Никто никогда не упрекал его в пьянстве. В их ведомстве, ясное дело, по кабинетам сидят вовсе не ангелы. Так ведь работа не сахар. То есть время от времени произносятся разные общие слова об «усилении дисциплины по поводу отдельных случаев употребления известных напитков на рабочих местах в послерабочее время» – в переводе на русский, «если кто-то кое-где у нас порой»… Но чтобы конкретно и персонально, с упоминанием панаморевской фамилии?..
Начальник что-то вроде бы понял и отвёл взгляд первым.
– Дело не в том, – продолжал Антон через силу, досадуя, что вообще завёл эту речь. – Зашёл я вчера в круглосуточный, ну, что здесь за углом. Купил бутылку «Брынцаловки»… Короче, палёная она. Похоже, местного подпольного производства. Надо бы в разработку взять…
Он никак не ждал, что простое сообщение обернётся для него нагоняем. Но шеф вскинулся так, словно Панама, самое меньшее, готовил эту самую водку за диваном у себя в кабинете:
– Опять за своё? Никак угомониться не можешь? – Антон непонимающе смотрел на него, и он раздражённо отодвинул бумаги: – Столько лет прошло, а тебе всё неймётся! Тоже мне… чёрный мститель испанских морей. Зорро хренов. Скажешь, не знаешь, кому этот круглосуточный принадлежит? Всё ты знаешь!.. Это видал?!
И он сунул Антону под нос бывшую «Сайскую правду», перекрестившуюся с некоторых пор в «Сайский городской вестник»:
– Далась тебе эта палёная водка. Знаем! Всё знаем! Её на каждом углу продают. Пить надо меньше, тогда и не отравишься… Ты вот знаешь хоть, кто у нас в области учредил «Фонд помощи правоохранительным органам»? Не знаешь? Палёную «Брынцаловку» заметил, а тут, конечно, не в курсе. А компьютер тебе в кабинет, обиженный ты наш, не нужен? Телефон с факсом? Видик? Тебе бы, как при Сталине, только всех по тюрьмам сажать…
Но Панама уже не слушал его. На последней странице «Вестника», в спортивном разделе, красовалась фотография, сделанная на ипподроме. Пляшет, вскидывает голову конь, выигравший Дерби… Немолодой крепкий мужчина держит его под уздцы… А рядом с ним и с жокеем… его давний знакомец. Главный спонсор призовой суммы. Котов Виктор Васильевич. Тот самый. Который «…и сыновья»…
– Мне идти? – Антон так сжал челюсти, что на скулах выступили бугры, но голос остался спокойным.
– Давай, – кивнул Валентин Павлович. – И не забудь, к часу мне план чтобы на стол. А с пьянством завязывай. Я тебя последний раз предупредил…
«Купи мыльца да помой рыльце…» – посоветовал шефу Антон. Естественно, про себя…
Вернувшись в кабинет, Панама первым делом заварил себе крепкого чаю. Потом улёгся на свой замечательный диван и предался размышлениям о смысле жизни. Обнаружить таковой, как обычно, не удалось. Минут через сорок Антон Григорьевич решительно поднялся, уселся за стол – и, криво улыбаясь, за пятнадцать минут выродил тот самый злосчастный план. Сразу начисто. Так, чтобы его детище радовало начальственный глаз и служило образцом бюрократического творчества. На каком угодно уровне. Хоть на самом высоком… Затем аккуратно разложил на столе документы, вынутые из сейфа. Открыл и перелистал одно из дел. Подпёр кулаком подбородок…
Вместо ясной, сосредоточенной мысли по извилинам нехотя переливалась липкая серая жижа. Такое с ним последнее время повторялось всё чаще, и попытки «взять себя в руки» ни к чему хорошему не приводили.
