* * *
Роза меня уже поджидала.
– А теперь поговорим мы, – сказала она и потащила в гостиную. – Как дела у твоего друга… как же его зовут? Иван, да?
Я понятия не имела, кто ей назвал имя Ивана.
– Не знаю, как у него дела.
– Почему?
– Потому что я говорила не с ним! Я звонила другому человеку.
Роза умолкла.
– Извини, – сказала она. – Мне жаль, и я готова.
– К чему?
– Мне жаль, – повторила она, – и я готова.
– Готова к чему?
– Őrület, – ответила она, указывая на статью в словаре: «мания, бешенство, безумие».
– Ты готова к безумию? Что это значит?
– Пока ты ходила на станцию, я тоже говорила по телефону. Звонила Тюнде. Мне можно поехать с тобой в лагерь.
* * *
Автобус в Сентендре отправлялся рано утром. За завтраком Пири дала мне таблетку, которая, по ее словам, спасет от укачивания. Когда я ответила, что предпочитаю подождать, пока меня в самом деле не затошнит, а потом уже принимать таблетки, Роза и Пири в один голос горячо заговорили.
– Malsano!
[77] – выкрикивала Пири на эсперанто, имитируя приступ рвоты. – Malsano, blechhh!
В итоге я положила таблетку под язык и сделала вид, что проглотила.
Проезжая мимо станции, я заметила, что витрина в цыганском кафе крест-накрест заклеена изолентой. Я уснула, прислонив голову к стеклу, и проснулась уже на перекрестке, где перегрелась Иванова машина. И вот снова – китайский ресторан, остановка электрички, современные солнечные часы.
* * *
Мы с Розой застряли у ворот лагеря. Роза держала наши сумки, а я пыталась справиться со щеколдой. К нам понесся слюнявый пес сторожа, но немного не добежав, вдруг остановился, словно его за ошейник схватила рука призрака. Из избы вышел сторож и принялся что-то орать. Мы с Розой молча смотрели на него.
– Он говорит, ты дура, – через пару секунд сообщила Роза.
– Ясно, – сказала я.
Сторож продолжал орать.
– Не дура, – задумчиво произнесла Роза. – А идиотка.
* * *
Дети строились идти в столовую на обед. Одна из тренерш притащила мне банку кукурузы и почти целый арбуз. Я пришла к выводу, что в столовую с другими не иду, а остаюсь в лагере с кукурузой и арбузом. Такой план мне показался странным – думаю, не только мне, но и всем, – однако я согласилась ему следовать. Прозвучал намек на соображения безопасности.
– Ты можешь сама открыть эту банку, к ней никто больше не прикасался, – сказала Роза.
Делегация тренеров принесла мне стакан воды из-под крана, я тут же вылила ее в раковину. Один из учителей вышел на улицу, отобрал банку колы у ребенка, который как раз собирался ее открыть, и дал мне. Я попыталась вернуть, но все рьяно запротестовали, включая самого ребенка.
* * *
Усевшись на лавку, я пила колу и наблюдала, как из лагеря угоняют детей. Когда все уйдут, решила я, отправлюсь на станцию и позвоню Ивану. За ожиданием я в итоге прикончила всю банку кукурузы и почти весь арбуз.
* * *
Иван снял трубку после третьего гудка.
– Алло?
– Иван?
Молчание на другом конце было столь долгим, что я уже стала думать, не разъединили ли нас.
– Где ты? – наконец спросил он.
– Я в Сентендре. У современных солнечных часов.
Снова молчание.
– Хочешь, я за тобой приеду?
Я кивнула, но тут вспомнила, что он меня не видит.
– Да.
– Ладно, – сказал он, и напряженность между нами вроде бы спала. – Какого черта ты там вообще делаешь?
Я попыталась описать лагерь. Я думала, что поскольку он венгр, то сразу поймет, о какого рода организации я говорю, но по ходу рассказа поняла, что это не так.
– Это лагерь с изучением английского?
– Нет.
– Тогда зачем ты там?
– Не знаю, – ответила я. – Думаю, я на каникулах.
Иван сказал, что если мне не нужно преподавать английский, то я могу захватить с собой зубную щетку и переночевать у его родителей. Он заберет меня через час, мы встретимся в одном ресторане. Ресторан находится на борту какого-то корабля.
– Ты его легко узнаешь, других таких ресторанов, чтобы на борту, там нет.
Такой выбор места встречи мне показался слишком дьявольским даже для Ивана.
– Как же я его найду, если он на корабле?
– Это стационарный корабль. Кстати, – добавил он, – за тобой подарок.
Я и впрямь ничего ему не дарила, а у меня от него – две книжки и кассета. Повесив трубку, я подошла к газетной стойке. Там продавались сигареты, цветы, газеты и лотерейные билеты. Но Иван не курит, цветы девочки мальчикам не дарят, газеты набиты отталкивающими фотографиями политиков, а покупать лотерейный билет для человека, пишущего диплом по теории вероятностей, едва ли уместно.
* * *
В лагере я бросила в рюкзак зубную щетку, футляр для контактных линз и смену белья. Джинсы завтра можно не менять, но свежая футболка понадобится. Я не могла выбрать между двумя футболками: у одной – выгодная для шеи горловина, а другая – самая чистая. Чистая футболка – я просто ее еще ни разу не надевала – была просторной и балахонистой, с плотным круглым воротником и изображением Сэм-ай-эма
[78], балансирующего тарелкой с зелеными яйцами и ветчиной на шесте. Эту футболку мне подарил пятилетний сводный брат, он сам ее выбирал. В глубине души я понимала, что это – не самая подходящая одежда. Но всё равно знала, что возьму ее из принципа, знала, что выбором футболки не смогу повлиять на Ивановы чувства ко мне, и поэтому остановилась на той, что чистая, на подарке от брата, от невинного сердца.
Я порылась в своих пожитках – нет ли чего, что сошло бы за подарок. Нашла лишь сельскохозяйственный журнал со статьей отца Дьюлы. Поначалу такой подарок показался неуместным, но потом я обратила внимание, что весь выпуск посвящен озимому ячменю. Я понадеялась, что Иван поймет эту аллюзию на нашу переписку о злаках-зернах, которые спали в земле и пробудились. Журнал отправился в рюкзак.
* * *
Когда директор лагеря Ильди вернулась с обеда, я сказала, что еду навестить друга и вернусь завтра. Ни Ильди, ни тренеры не смогли принять эту новость спокойно.
– Что за друг? – спросила одна из тренеров, и тут поднялся общий галдеж. Похоже, одни отстаивали одну точку зрения, а другие – противоположную. Было любопытно посмотреть, чем всё закончится, но взглянув на часы, я обнаружила, что с момента моего звонка Ивану прошло уже сорок пять минут. На меня никто не обращал внимания, я накинула на плечи рюкзак и выскользнула в ворота.
