– Прикольно! Значит, ими можно пользоваться даже в такую погоду.
Робин задала еще массу вопросов о современных солнечных часах. Билл в итоге признался, что всё это выдумал, и между ними разгорелась нешуточная баталия.
* * *
Современные солнечные часы со скрипом качались, ведóмые магнитным полем. Их качал Махмут Бей своей длинной рукой – ни друзей, ни вина.
* * *
Мы со Светланой оставили Робин и Билла мириться, а сами отправились в английский книжный. Светлана купила сборник Саки, а я – «Три повести» Флобера и «Дракулу». Остаток дня мы провели на огромном Боянином балконе за вишнями и чтением.
Светлана сказала, что должна прочесть мне рассказ Саки «Эсме». «Все охотничьи рассказы похожи друг на друга», – начинался он. Эсме оказалась гиеной.
Одна из повестей Флобера, «Легенда о святом Юлиане Милостивом», тоже представляла собой охотничий рассказ. Юлиан был одержим охотой, но однажды олень предсказал, что он убьет своих родителей. Юлиан бросил охоту, но стоило ему вновь ею заняться, как он и в самом деле убил родителей.
Мне очень захотелось написать об охоте и поведении человека, и я спросила Светлану, можно ли попечатать на Бояниной машинке.
– Конечно, – ответила Светлана, словно это само собой разумелось. На небольшом столике она приготовила мне всё для печатания. Я когда-то училась печатать на «Смит Короне». Боянина симпатичная «Оливетти» в сравнении с массивной «Смит Короной» – это как тостер и Всесоюзный хлебозавод. «Майкрософт Ворд» – игрушка для детей, а вот машинка – это Бог, – стол сотрясался при каждом ударе по клавише.
Для практики я попыталась напечатать то самое предложение с ежом из «Мадам Бовари» на клавиатуре AZERTY
[53]. Я всё время попадала не туда.
Порой нурнал листьями, выходя на охоту, какой-нибудь ночной зверек – еж или ласка, а то вдруг в полной тинине падал созревний персик.
* * *
В мой последний парижский день мы со Светланой пошли на «Прайд». Высоко над морем качающихся голов скользили платформы с покрытыми золотой краской человеческими фигурами. Вскоре нас выпихнули с тротуара на проезжую часть, где море голов превращалось в сплошную толкающуюся стену, она напомнила мне фразу о «стене, вытесанной из живого камня». Стена из живого камня толкала нас к центру улицы. Мы оказались возле одной из платформ, наши глаза – вровень с туфлями на шпильках. У драг-квин были огромные ступни, гораздо больше моих. Мне стало интересно, где они берут женские туфли таких размеров.
Я обернулась, но Светланы не обнаружила. Вокруг я видела только мужчин. Я вспомнила, что Светлана была одета в розовый кардиган и белую футболку. В толпе мелькнуло что-то розовое, но это оказался полуголый ребенок на плечах у мужчины.
Мне казалось, прошли годы, когда чья-то маленькая ладонь схватила мою.
– Селин! Я уже думала, что потеряла тебя.
– А я думала, что потеряла тебя.
Взявшись за руки, мы продрались обратно на тротуар. Мимо проплыли матросы, раздавая презервативы с изображением якоря, потом – десяток Джеки Кеннеди на подвесной платформе, а за ними – пенис из папье-маше размером с ракетную пусковую установку. На платформе с пенисом играла «Макарена», и на словах «эй Макарена» пенис извергал белые бумажные ленты.
Наконец мы свернули на боковую улицу, и Светлана отпустила мою руку.
– Пойдем: у нас-то нет гей-гордости, так и на параде нам не место, – сказала она. Моей руке тут же стало одиноко.
Мы вернулись в квартиру – надо было еще собрать чемодан. Я нервничала, поскольку последние две недели никак не контактировала с Иваном. Я плохо разбиралась в устройстве интернета и не знала, что для проверки университетской электронной почты не обязательно находиться на территории университета.
– Если волнуешься, просто позвони ему, – сказал Светлана.
– Но я не волнуюсь.
– Нет, волнуешься.
Мы присели на край Бояниной кровати. Я сняла трубку, продиктовала номер из своей записной книжки с Ван Гогом, и Светлана набрала его на дисковом аппарате.
Послышался какой-то иностранный рингтон, и автоматический женский голос что-то быстро произнес по-венгерски.
– Уважаемый чего-то там! – говорил голос, – чего-то там чего-то там чего-то там. – Потом голос стал называть цифры. Я их разобрала. Это был номер Ивана. Я в ужасе швырнула трубку на рычаг.
– Только не говори, что подошла мать и ты бросила трубку.
– Наверное, он дал мне неработающий номер. Там говорит робот.
– И что сказал робот?
– Не знаю, там что-то по-венгерски. Но он назвал его номер.
– И что было дальше?
– А дальше я повесила трубку.
– Даже до конца не дослушала?
– Что толку? Всё равно по-венгерски.
– Порой диву даешься, как ты умудряешься… – Светлана взяла телефон, снова набрала номер и стала слушать. Через минуту протянула мне трубку. – Теперь по-английски.
– … изменился, – говорил робот с британским акцентом. – Новый номер… – Я записала новый номер, и мы его набрали.
– Ал-ло? – ответил мужской голос.
– Алло, – сказала я. – Можно Ивана?
– А. Минутку.
– Алло? – произнес Иван.
– Привет, – сказала я.
– Ты где?
– В Париже.
– Еще в Париже? Но у тебя же самолет из Брюсселя.
– Да, в Брюсселе пересадка.
– Ага, ясно.
Наступила пауза.
– Ладно, – сказала я. – Просто хотела убедиться, что у нас всё в силе.
– Хотела убедиться, что у нас… что?
– Всё в силе.
– Всё в силе?
– Да.
– Другими словами, не забыл ли я о твоем приезде?
– Ну, не случилось ли чего?
Пауза.
– Я не забыл, что ты приезжаешь, – сказал он. – Я часто забываю о разных вещах, но об этом – помню.
* * *
Самолет вылетал в семь утра, поэтому такси я заказала на пять. Причем звонила сама, без Светланиной помощи. А потом – хотя чемодан я еще не собрала, мы со Светланой отправились на пробежку к реке. Было пол-одиннадцатого вечера, и небо окрасилось в розовато-серый цвет. Усыпанное огнями чертово колесо напомнило Светлане об одной ее подруге, которую она третировала в детстве. В своем дневнике она писала: «Санья придет через двадцать минут. Интересно, сколько понадобится времени, чтобы довести ее до слез». А потом позже: «Ровно три минуты и сорок три секунды».
