– Держись за меня крепче, – сказал Иван через плечо, увеличивая скорость.
На нем была свободная темно-оранжевая рубашка, я раньше часто ее видела, но даже подумать не могла, что смогу ее коснуться. Я слегка обхватила его талию, стараясь минимизировать реальный контакт. Идея держаться за него казалась чем-то немыслимым и неправильным – как взять в руки дикую зверушку.
Но через некоторое время чувство неловкости отступило перед чистым первобытным восторгом от ощущения скорости. Когда Иван выехал на шоссе и переключился на более высокую передачу, я не смогла удержаться от смеха. Ветер был чудовищный, я забеспокоилась о контактных линзах и поэтому смотрела, в основном, вниз, наблюдала, как проносится назад асфальт, и поднимала взгляд лишь время от времени, мельком замечая то гостиницу, то автозаправку. Всякий раз, когда Иван откидывался назад, наши шлемы стукались друг о друга.
Первое, что встречаешь, подъезжая к Уолденскому пруду
[45], – модель хижины Торо. Это не полноразмерная модель, но и не миниатюрная, лишь чуть меньше обычного – как из отдела маленьких размеров в универмаге. Через окошко мы видели маленькую сковородку на маленькой печке, маленькую удочку, маленький стул у маленького стола, а на столе – маленькую лампу и маленькую рукопись, наверняка «Уолден», но только чуть поменьше.
– А Торо высоким ростом не отличался, – сказал Иван.
– Может, и так, а может, не стал строить полноценный дом из скупердяйства.
Окруженный лесистыми холмами пруд был прозрачным и зеленым. У берега по песку пытались бегать малыши в желтых надувных крыльях, пока их мамаши загорали. Мысль о том, что этот пейзаж – часть их детства, казалась фантастической. Иван предложил поискать место менее людное. Я полезла следом через ограду со знаком, запрещавшим гулять по берегу из-за эрозии. От берега мы вскарабкались вверх по склону и, войдя в лес, пошагали по вырезанной в холме тропе, похожей на полку.
– Погоди-ка, ты же американка, – сказал вдруг Иван. – Ты наверняка читала книжку! Что там за история, у этого Торо?
– Я читала ее в школе. Сейчас уже не очень хорошо помню.
Он засмеялся.
– Да, в школе ты училась так давно.
– Это был второй класс старшей школы. Три года назад!
– Ладно, ладно. Когда ты читала три года назад, она тебе понравилась?
Мне Торо не показался самым симпатичным на свете персонажем – то, как он свысока относился к Эмерсону, а потом на Эмерсоновы же деньги построил эту хижину.
– Помнится, он говорил, что египтяне впустую тратили время на постройку пирамид, поскольку фараона следовало утопить в Ниле, как пса, – сказала я. – Он говорил, что египетские рабы хотели впитать сердцевину жизни.
– Извини, не расслышал. Что они хотели?
– Впитать сердцевину жизни, – громко повторила я.
– А, понятно. То есть, он был вроде как коммунист. А как он тут очутился, на этом пруду?
– Он хотел покинуть общество и познать жизнь не понаслышке, построить своими руками дом. В книге он постоянно перечисляет, сколько стоил каждый гвоздь и все продукты, чтобы показать, насколько просты его потребности. Одна дама предложила ему половик, но он не взял.
– Извини, что она ему предложила?
– Половик.
– Половик? Зачем она ему предложила половик?
– Не знаю. Может, она его пожалела.
– Ага, ладно. Продолжай. Она предложила ему половик, но он не захотел его взять.
– Да, это так – он сказал, что половик займет слишком много места.
– Такой большой половик?
– Не знаю, – ответила я. – Не думаю.
Мы подошли к месту, где деревья расступались, и увидели за ними небольшой, абсолютно пустой, покрытый гладкой галькой пляж. Он был ясен, чист и совершенен, словно некая метафора.
– Вроде неплохое место? – спросил Иван.
– Да, – сказала я.
– Ну и хорошо. Давай переодеваться, – он полез вверх по склону и исчез за деревьями. Я отошла немного в другом направлении, села на камень и сняла обувь. Какое-то время я сидела с туфлей в руке и смотрела в пространство. Потом сняла футболку и носки. Оставаясь в джинсах, я неспешно двинулась вниз. Прибежал Иван в обрезанных джинсовых шортах – брюки перекинуты через плечо – и спрыгнул на тропу.
Мы положили вещи на гальку. Я сняла джинсы.
– Я, было, решил, что ты собираешься купаться прямо в них, – сказал Иван.
Мы побрели в воду. Вокруг наших лодыжек кружили мальки. Такие живые. Их крошечные тельца были полны жизни в чистом виде, места ни для чего другого в них не оставалось. Солнце начинало клониться к закату, задул бриз. Вода была ледяной. Меня парализовало от одной мысли, что нужно в нее погрузиться. Но потом решилась и нырнула. Я почувствовала, как сжалась вся моя кожа, и осознала, насколько нечасто человек ощущает свое тело целиком – как сплошную поверхность.
– Ты просто должен войти, – от холода я дышала с трудом и почти лишилась дара речи. – Здесь чудесно.
Без очков и с мокрыми волосами Иван выглядел совсем по-другому. Это как впервые видишь промокшего пушистого пса.
– То есть, по твоей аналогии я – пушистый пес?
– Да. Хотя, надо полагать, во многих других отношениях на пушистого пса ты совсем не похож.
– Я не похож на пушистого пса? Ты оскорбляешь мои чувства.
Мы бок о бок по-лягушачьи поплыли к другому берегу, рассказывая друг другу, как мы научились плавать: я – в дневном лагере в Нью-Джерси, а Иван – с родителями на озере Балатон. Иван расспрашивал о лагере. Он хотел знать, как там всё было. А я хотела знать о Балатоне. Он сказал, что они с семьей раньше ездили туда каждый год, но сейчас там полно народу.
– Не как здесь, – заметил он. – Спорим, в настоящий момент во всём озере только два человека. Включая нас.
– Два человека, включая нас?
– Именно.
Гравюра деревьев на фоне перламутровых смуглых облаков обладала потрясающей резкостью, а вода была настолько прозрачна, что мы видели дно. Иван спросил, какая, на мой взгляд, здесь глубина. Он нырнул, и мне показалось, его нет ужасно долго.
– Достал дно? – спросила я.
– Нет.
Он сделал вторую попытку – поднял руки над головой и погрузился ногами вниз. Я плыла на спине и разглядывала небо.
– Ты умеешь плыть на спине и смотреть на пальцы ног? – его голос словно доносился из далекой дали. Я огляделась. Он плыл совсем рядом.
– Не знаю, – ответила я. – Разве что очень недолго.
