* * *
– Мы едем купаться! – произнес Иван ясным голосом, словно объявляя превосходную новость.
– Что? – спросила Юнис.
– Мы с Селин едем купаться.
Она нахмурилась.
– Но кино начинается в полдесятого.
Иван тоже нахмурился.
– Знаю.
– То есть тебе надо вернуться не позже девяти двадцати.
– Да, хорошо, – ответил Иван. – Тогда нам лучше идти.
– Увидимся.
Она села на велосипед, а мы пошагали дальше. Иван остановился у терминала самообслуживания «ФедЭкс» и положил на него свой чехол от ноутбука – причем так, что еще чуть-чуть, и чехол наверняка провалится в щель между ящиком и стенкой. Открыл ящик под терминалом, взял форму и принялся заполнять.
Волею судьбы сумка Ивана всё же свалилась на землю. Мы оба наклонились. Я оказалась проворнее и вручила ему сумку.
– Извини, – сказал он. – В смысле, спасибо.
Я прислонилась к стенке и посмотрела на небо. В воздухе висела белая полоса, а самолет летел себе дальше. Иван что-то шумно зачеркнул, затем скомкал бумагу в шарик.
– Не та, – сказал он. Скомкав еще две формы, он наконец нашел нужную. Потом испортил наклейку для адреса, отрывая липкий слой, и ему пришлось заполнять новую.
Я сказала, что всё в порядке, мы никуда не спешим.
Он поднял на меня взгляд и улыбнулся.
– Я этому парню уже вторую посылку шлю. Он какой-то бестолковый. Теперь приходится отправлять «ФедЭксом». А мне вот-вот понадобится билет для японской визы.
Я прочла имя на счете: Орхид Джоунс.
– Кажется, это «она», – сказала я.
– Правда? Оршид – женское имя?
– Не Оршид, а Орхид, это орхидея, цветок.
– Ах, орхидеи? Эти неприличные цветы? Тогда согласен, Орхид Джоунс – это наверняка женщина.
Я смотрела, как он выписывает чек на 689,92 долларов. Он всё выводил прописными буквами. Его I прогибалась назад, как перевернутая С. Он достал кредитку и принялся переписывать с нее номер.
– Обратно у меня прямой рейс из Токио в Сан-Франциско, – сказал он. – Сюда заезжать не буду. Я отправил свои вещи на факультет математики в Беркли. Они все лежат в каком-то офисе. Тамошним людям придется терпеть их всё лето, – эта мысль, похоже, его развеселила.
Я тоже попыталась рассмеяться. Потом взяла его бумажник и посмотрела на студенческий и права. Ни на одном из фото он не улыбался.
– Ну и как, похож?
– Что?
– Похож я на себя? На фотографии.
Я ответила, что похож. И добавила, что будь я легковернее, наверняка бы повелась.
– Что? – переспросил он.
– Будь я легковернее, решила бы, что это ты и есть.
– Ты бы решила, что это я? На моей собственной фотографии?
– Точно.
Он нахмурился.
– А кто же, по-твоему, там сейчас?
– Проехали, – ответила я.
– Ладно, – сказал он и тут же уронил кредитку. Я позволила ему поднять ее самому.
* * *
В столовой, продвигаясь в очереди, я взяла нож и вилку. Иван вручил мне еще одну пару приборов. Я изумленно уставилась на два ножа и две вилки. У салат-бара Иван положил в миску латук, помидоры и полил всё это соусом. Я тоже себе что-то положила, но вышел не салат, а просто миска разных бессистемных вещей. У стойки с газировкой я облила запястье диетической «колой» – она била ключом.
Мы нашли два свободных места за столиком, где с другого края сидели четверо футболистов. Подносы у футболистов походили на футуристические города: стаканы молока и бутылки со спортивными напитками «Гаторейд» торчали вверх, словно небоскребы: одни – белые, другие – люминесцирующие.
Кукурузные зерна в миске напоминали зубы. Я стала думать о рассказе Эдгара По про мономанию
[44], где мономанией страдала героиня, но потом оказалось, что история – про зубы.
– О чем ты думаешь? – спросил Иван.
– О зубах, – ответила я.
Он перевел взгляд на мой нетронутый поднос.
– Тебя беспокоят зубы?
Иван съел горячее и следом – миску желе. Желе он ел вилкой. Мне не хотелось принадлежать к числу тех, кто теряет аппетит из-за парня, поэтому я съела несколько зерен нута. Но потом подумала, что принадлежать к числу тех, кто ест, когда не голоден, я тоже не хочу – к чему это? чтобы что-то доказать? И отложила вилку.
– А где твои вещи? – спросил Иван.
– Мои вещи?
– Купальник, например. Полагаю, ты собираешься купаться в купальнике?
– Я уже в купальнике.
– А, под одеждой? Ясно. А полотенце?
Про полотенце я как-то забыла. Он сказал, что мне надо пойти к себе и взять полотенце, а он пока подгонит мотоцикл и будет ждать у ворот.
В комнате я опорожнила рюкзак и кинула в него пляжное полотенце вместе с клетчатой рубашкой. Я огляделась по сторонам, размышляя, не надо ли взять что-нибудь еще. Мой взгляд упал на Эйнштейна. Эйнштейн напомнил о расческе. Больше придумать я ничего не смогла – только полотенце, рубашка и щетка для волос.
Когда я подходила к воротам, сзади послышался топот. Я отступила в сторону. Что-то вдруг прыгнуло и приземлилось рядом со мной.
– Ты прошла прямо мимо меня, – сказал запыхавшийся Иван. – Я кричал, звал тебя по имени.
Я вспомнила, что до Юнис он тоже не мог докричаться. В плане привлечения женского внимания это был явно не его день.
* * *
Мотоцикл оказался светло-желтым. Иван вручил мне шлем. Увидев, как я неуклюже вожусь с застежкой, он отобрал его у меня, подтянул ремешок, водрузил мне на голову и защелкнул застежку под подбородком. Затем надел свой шлем с опускающимся прозрачным щитком и показал, куда садиться. Он сказал, что я должна держаться за него и что если мы накренимся вбок, не следует нервничать и делать попытки наклониться в другую сторону, а нужно просто повторять все его движения.
– Главный совет, – повторил он, – держись за меня как можно крепче. Тогда ты не вылетишь, – я кивнула. Мне как-то не приходило в голову, что можно вылететь. Я залезла на сиденье позади него, глядя на землю и надеясь, что никто из знакомых меня не увидит.
Мотор завелся, и мы отъехали от тротуара. Удивительное ощущение – проделывать тот же путь, который обычно проходишь пешком, но без всяких усилий и гораздо быстрее.
