* * *
В понедельник позвонила мать. Она спросила о выходных и об Иване. Я ответила, что никаких вестей от него не получала.
– Все выходные? – спросила она. – Почему? Чем он занимался?
– Не знаю, – ответила я.
Последовала пауза.
– Селин, ты себя бережешь?
У меня появилось нехорошее предчувствие.
– Пытаюсь, – произнесла я.
– Я имею в виду, ты предохраняешься?
– Что? Нет. В смысле, мы с ним не спим.
– Не спите?
– Нет.
– Точно?
– Да.
– Ну, если всё же мало ли, вдруг, следи, чтобы были презервативы. Даже в венгерских деревнях. Это очень важно.
Когда я повесила трубку, мне вдруг стало дурно. Я поняла, что последние три дня пребывала в отчаянии.
Зазвонил телефон. Если это не он, я умру. Я знала, что эта мысль фатальна уже сама по себе. Пока я снимала трубку и говорила «алло», в голове проносилось: То, что есть человек, что Ты помнишь его. То, что есть человек, что Ты помнишь его. Что есть человек.
– Селин, – сказал Иван. – Привет.
* * *
– Ну что, чем занимаешься? – спросил Иван.
– Ничем. Пишу философию. А ты?
– Пытаюсь придумать, как переправить вещи в Калифорнию и сдать их на хранение, ну и всякое такое.
– Да, знакомо, – я сказала, что всё это ужасно сложно, – все до единой вещи в комнате нужно или выбросить, или сдать на хранение, или как-то переправить к матери.
– А у тебя-то в чем проблема? Что тут сложного? Ты же вернешься на следующий учебный год. Сдай на хранение и езжай домой.
Я сказала, что меня некому будет забрать на машине, поскольку мать уедет в Турцию, а я не могу одна везти всё это на поезде, поэтому кое-что отправляю почтой. Иван спросил, пользуюсь ли я почтовым тарифом на пересылку книг, – выходит дешевле всего. Так отсылают не только книги – конечно, на почте считается, что нельзя, но на самом деле всё равно можно. Он когда-то уговорил одну почтовую тетку. Я ощутила усталость и безнадежность.
– Ну что, – сказал Иван, – пойдешь купаться?
– Прямо сейчас?
– На улице жарко, не находишь?
– Да, – и впрямь стояла жара. Иван предложил встретиться в пять в столовой для первокурсников и сначала поесть. Он спросил, не боюсь ли я кататься на мотоцикле. В мотоцикле я ничего жуткого не видела. У него нет оленьих рогов.
Повесив трубку, я принялась шагать по комнате, думая, как это унизительно – беспокоиться за свой купальник. У меня он еще со школы. При мыслях о школе я вспомнила Ральфа – ведь мы же собирались идти за коробками. Я набрала его номер.
– Я не смогу сейчас заняться коробками.
– А, – ответил он. – Ничего. А как насчет поужинать – тоже не можешь?
Я совсем забыла, мы что, договаривались еще и об ужине?
* * *
Ивана я заметила издалека, он с ногами сидел на парапете, обхватив руками колени. Этот парапет я никогда раньше не замечала, не говоря уж о том, чтобы на нем кто-то сидел.
Увидев меня, Иван спрыгнул. Через грудь у него висел черный футляр от ноутбука. Содержимое было явно легче, чем ноутбук. Он спросил, что если мы сначала наведаемся к ящику экспресс-почты: ему нужно кое-что отправить до вечерней выемки. Мы пошагали вниз по каменной лестнице.
За последние пару часов стало прохладнее. Небо сделалось бледно-голубым, было безветренно, ни единого дуновения, температура воздуха, казалось, в точности сравнялась с температурой тела.
– Вон моя девушка, – как бы между прочим сообщил Иван.
– А? – произнесла я.
Я огляделась. Увидела несколько деревьев, дорогу, два почтовых ящика, старика с собакой, молодого мужчину с ребенком в слинге. Ребенок был одет в розовое – значит, девочка. Но в ее возрасте еще рановато быть чьей-то девушкой. По другой стороне улицы в нашем направлении шла девушка с вьющимися волосами, спадающими на виниловый рюкзак. Но она смотрела прямо на нас, не меняя выражения лица, и продолжала идти.
– Это должно было рано или поздно случиться, – сказал Иван. – Ю-у-у! – позвал он. Я думала, он собирается крикнуть «йу-ху!», но оказалось, имеется в виду «Юнис». – Ю-у-у-нис! – крикнул он. Ничего не произошло. Он ускорил шаг. Я шла сзади. – Привет, Юнис, – произнес он тем же теплым голосом, каким говорил со мной по телефону. Только тут я заметила девушку, она сидела на корточках к нам спиной у велосипедной стойки и отстегивала велосипед. На ней были белые джинсы и рубашка в красно-белую полоску, черные волосы собраны в высокий хвост, качавшийся из стороны в сторону.
Иван позвал в четвертый раз, она повернулась и встала, отряхивая миниатюрные ручки.
– О, привет, – еле слышно произнесла она.
Иван обнял ее за талию. Рядом с ним она казалась крошечной.
– Это моя девушка, Юнис, – обратился он ко мне. – Это Селин, я тебе рассказывал, – обратился он к ней.
– Что? – сказала она.
– Селин, – повторил он, – это Селин.
– Приятно познакомиться, – сказала я, протягивая руку.
– О! – откликнулась она.
Я кратко подержала в руке маленький, холодный, неприветливый объект.
– Я поговорила с Фогелем, – оказала девушка Ивану, убирая руку.
– О, правда? – ответил Иван.
– Мне дают деньги на это китайское дело.
– Что?
– Ну, на это китайское дело мне дают две с половиной тысячи. Но я не уверена, что должна им заниматься.
– Ага.
– Это такая скука.
– Да, такими вещами лучше не заниматься.
– Какими?
– Вещами, которые кажутся скучными.
– Но мне нужны деньги.
Они продолжали беседовать о двух с половиной тысячах и об этом таинственном, скучном китайском деле, которым она не хотела заниматься.
– А ты не можешь просто взять деньги? – спрашивал Иван.
– Что?
– Ты не можешь просто взять деньги и ничего не делать?
– Разумеется, нет.
Он пожал плечами.
– Но это лучше, чем чистить снег.
– Знаю, – сказала она. У нее был ярко-красный рот, накрашенный помадой, контур самую малость не доходил до краев губ. Вдруг передо мной возник образ: она утром красит губы, Иван стоит в дверях, и они говорят ни о чем, как сейчас, спорят о каких-то обыденных вещах, из которых некоторым образом состоит жизнь, – я представила это, и всё остановилось. Пространство и время схлопнулись – измерение за измерением: небосвод свернулся в плоскость, плоскость – в линию, всё окружающее исчезло, осталось лишь направление вперед, а потом исчезло и оно.
