– Ну что, мне давать вам домашние задания, как детям? – строго спросил Гэри, когда в очередной раз выяснилось, что в аудитории нет двух студентов, которые прочли бы или посмотрели одно и то же. – Прекрасно. Тогда все читайте «Наоборот»
[8].
Поначалу я восприняла задание с энтузиазмом, поскольку Гэри сказал, что герой этого романа решил жить, предпочтя этическим принципам принципы эстетические, а как раз недавно Светлана говорила, что я живу в соответствии с эстетическими принципами, в то время как она, человек, выросший на западной философии, обречена скучно руководствоваться этикой. Раньше мне никогда не приходило в голову противопоставлять этику эстетике. Я полагала, что этика эстетична. Под «этикой» подразумевается золотое правило, которое, по существу, можно считать правилом эстетическим. Потому оно и называется «золотым», как «золотое сечение».
– Воровать и жульничать некрасиво, разве не потому мы себя так не ведем? – сказала я. Светлана ответила, что впервые в жизни видит столь сильную эстетическую восприимчивость.
Я надеялась, что «Наоборот» окажется книгой о человеке, с которым у нас одинаковый взгляд на вещи и который старается вести жизнь, не запятнанную леностью, трусостью и соглашательством. Но я ошибалась, этот роман касался, скорее, вопросов интерьера. В моменты, свободные от попыток проникнуть в субрациональные глубины обивки, главный герой посвящал себя блюдам из черных ингредиентов, черепашке, инкрустированной драгоценными камнями, и мыслям вроде «Всё вокруг – сифилис». Какое отношение это имеет к эстетике?
* * *
На литературе мы начали Бальзака. В отличие от Диккенса, с которым его иногда сравнивают, Бальзак был абсолютно безразличен к детям и серьезен по своей природе. Дети не играли для него никакой роли, в его мире они вообще практически отсутствовали. Он относился к ним с пренебрежением, и даже с презрением; конечно, он порой мог быть остроумен, но это вовсе не то остроумие, которое имеют в виду, когда говорят о Диккенсе. Во время лекции я вдруг почувствовала легкую обиду. Мне показалось, что Бальзак и ко мне стал бы относиться с пренебрежением и презрением. Не то чтобы я считала себя ребенком, а просто у меня за душой нет никакой истории или чего-нибудь в этом роде. С другой стороны, меня захватывала мысль, что существует целая вселенная, целый monde (профессор повторял это слово раздражающе часто), полностью отличный от мира, в котором я жила до сих пор.
Телефонный номер
Нина думала об Иване всю неделю.
На лекции по физике: «Почему он не позвонил?»
В трамвае: «Почему Сибирь? Почему он ничего мне не сказал?»
В лаборатории: «Он скоро позвонит и всё объяснит».
Прошло две недели. Иван не звонил. Нина читала и перечитывала его письмо.
Нина снова постучала в дверь Ивановой квартиры. Долго никто не откликался. «Кто там?» – наконец сказал отец Ивана.
– Это снова я, Нина.
Отец Ивана медленно открыл дверь.
– Алексей Алексеевич, я должна найти Ивана, – сказала Нина. – Как вы думаете, где он? Он может быть у матери, как вы считаете?
Отец Ивана вздохнул.
– В письме Иван говорит, что он – у моего брата.
– А вы можете позвонить брату и узнать?
– Это невозможно, – ответил отец Ивана.
– Пожалуйста, Алексей Алексеевич. Мне нужна ваша помощь.
Он медленно взял ручку с бумагой и написал номер.
– Вот номер, – сказал он. – Пожалуйста, больше не приходи.
Нина взяла листок и положила его в сумку.
– Спасибо! – сказала она.
После ее ухода Алексей Алексеевич еще долго стоял и смотрел в окно. «Снова брат, – с горечью думал он. – Сначала жена, а теперь – сын…»
Дома Нина набрала номер, который ей дал отец Ивана.
Ответил женский голос: – Институт космофизических исследований и аэрономии.
Нина была очень удивлена и ничего не говорила.
– Алло! Алло! – сказала женщина. – Вы еще здесь?
– Извините, – сказала Нина. – А это не колхоз «Сибирская искра»?
– Нет. Это Институт космофизических исследований Якутского научного центра Сибирского отделения Академии наук.
– Я ищу Ивана Алексеевича Бажанова, молодого физика. В вашей лаборатории такой есть?
Последовала пауза.
– Мне незнакомо это имя, – ответила женщина и повесила трубку, не попрощавшись.
* * *
Мы занимались чтением в комнате Ральфа. Он читал «Кентерберийские рассказы». По какой-то причине он испытывал настоятельную необходимость закончить книгу именно в этот раз. Я читала вторую часть истории про Нину. Потом мы отправились в видеопрокат. Было поздно, и всё, что мы хотели посмотреть, уже успели разобрать. В итоге мы выбрали иностранный фильм под названием «Подарок». На коробке – фотография завернутой в подарочную упаковку женщины, ее лицо скрывает шарф, а руки – связаны огромным красным бантом: «Трогательная история о женщине-инвалиде, которая дарит своему мужу на годовщину нежданный подарок – другую женщину!»
Мы вернулись в кампус и нашли в подвальном этаже пустую комнату с видеоплеером. Картина оказалась язвительной сатирой на британское здравоохранение с позиции пожилой йоркширской пары «синих воротничков». Жена оказалась в инвалидной коляске из-за «ошибки хирурга». В течение двух с половиной часов муж возил ее по грязи к разным врачам, а она всё время отпускала остроты, которые мы не понимали из-за акцента. Подарком на годовщину оказался металлический спинной корсет. И никаких других женщин.
* * *
Мы со Светланой отправились на метро в Бруклайн, где была русская бакалейная лавка с видеопрокатом. Поезд шел в центре улицы с двусторонним движением, с обеих сторон то и дело возникали новые и новые церкви, кладбища, больницы, школы – похоже, в Бостоне запас этих заведений бесконечен. Светлана рассказывала свой сон, где в закусочной «Тако Белл» ей пришлось съесть буррито из человечины.
– Я знала, что отец рассердится, если я съем, но что он тайно этого желает. – Светлана старалась перекричать поезд. – То есть, буррито – это, очевидно, фаллос, человеческий фаллос: тут одновременно и табу – каннибализм, – и некий предмет, который должен войти в твое тело. Думаю, у отца неоднозначные чувства по поводу моей сексуальности.
Я кивала, осторожно оглядывая вагон. Безучастная ко всему старушка в платке сверлила взглядом дверь.
– Иногда я думаю о человеке, с которым рано или поздно потеряю девственность, – продолжала Светлана. – Я абсолютно уверена, что это случится в колледже. У меня бывали эротические контакты, но это была интеллектуальная эротика, а физически еще ничего не случалось. Во многих смыслах я чувствую себя сексуальной бомбой, готовой взорваться.
