– Все проголосуют как миленькие, вот увидишь, – пообещал Лугин. Он дернул изо всех сил створку, и она поддалась. Нас обдало резким холодом. – В общем, Аллу Львовну нам все-таки придется уступить.
– Ты, Гриш, понял сейчас, чего сказал? – Я почувствовал, что начинаю раздражаться. – Что значит “уступить”?! Мы что, в шашки играем?
– Ну, вроде того… – хмыкнул Лугин.
Я подумал, что он уже совсем заигрался в свою карьеру и плохо соображает, что говорит.
– Ладно, Гриш, – я хлопнул его по плечу. Лугин закрыл окно, мы вышли из аудитории, попрощались и разошлись в разные стороны. Я отправился во двор покурить, а Лугин – к себе в отдел. Пока я шел, мне почему-то захотелось подумать о Крыщуке. Я представил себе его заостренное лицо с пшеничными усиками, спокойное, полумертвое, без какого-то особенного выражения, его рыбьи глаза, его тихий голос. Я ничего о нем толком не знал, никогда с ним не заговаривал, почти не замечал.
Вообще, когда у тебя есть начальник, а ты его почти не замечаешь, это хорошо, но только если ты живешь в Америке. Томас Джефферсон, великий демократ и республиканец, как-то сказал, что лучшее правительство – то, которое правит незаметно. Крыщук, видимо, придерживался похожих взглядов. Он был совершенно незаметен. Незаметно приходил, незаметно уходил. В промежутке – незаметно сидел в углу за своим столом. Тихий, вроде безобидный, как устрица. Я еще немного поразмышлял о Крыщуке, пока спускался вниз, пожалел его, наконец спустился во двор и стал думать о чем-то другом.
Через неделю состоялось заседание кафедры. В тот день была метель. Все явились взъерошенные, вспотевшие и при этом преисполненные важности. Мужчины по случаю заседания надели костюмы. Это мне показалось странным, ведь ничего торжественного не предвещалось – рутинная процедура по случаю переизбрания Аллы Львовны на должность доцента. Алла Львовна вышла вперед, держа в руках бумажку, встала за кафедру и начала докладывать ровно так, как это делается во время конкурсных процедур. Мы слушали ее вполуха. Отвлекались, переговаривались между собой, и когда Крыщук неодобрительно смотрел в нашу сторону, замолкали, разглядывали ее низенькую фигурку в светло-голубом платье. За истекший период – две статьи, три выступления на конференциях, руководство институтским грантом. Наконец она замолчала, сказала, что у нее всё.
– Не густо, – скептически произнес Крыщук. Все замерли. Алла Львовна взглянула на него с изумлением. В наступившей тишине вдруг раздался чей-то угодливый смешок.
– У кого есть вопросы, замечания? – спросил Крыщук все тем же скептическим тоном и, не дожидаясь нашей реакции, объявил: – У меня есть вопросы и есть замечания! Алла Львовна! Вы в курсе, что на вас жалуются студенты… как их… – он открыл папку, которая лежала перед ним на столе, достал из нее листок бумаги и принялся его разглядывать. – О! Нашел – культурологи! В курсе?! Или вам все равно?
Его голос с каждым новым звуком делался все более резким и раздражительным – прямо голос завуча из средней школы, отчитывающего двоечника.
– Если вам все равно, – произнес он, – то кафедре, знаете ли…
– Денис Николаевич, – сухо поджала губы Алла Львовна, – вообще-то я об этом первый раз сейчас слышу.
– Вот видите! – оживился Крыщук. Он сделал движение ладонью, словно предъявлял нам, что она чистая. – Вы даже не в курсе.
– Денис Николаевич, – укоризненно произнесла Алла Львовна, и тут я почему-то впервые, наверное, по-настоящему осознал, что у Крыщука есть имя и есть отчество. Нет, я, конечно, был в курсе, как его зовут, и помнил, что он – Денис Николаевич. Но, разглядывая его заурядную физиономию, все равно удивлялся, зачем ему имя и отчество. Сидя в этих мыслях, впрочем, довольно глупых, я совершенно пропустил мимо ушей, что́ именно Крыщуку ответила Алла Львовна. Я очнулся только, когда он резюмировал “всё понятно” и, обратившись к нам, произнес:
– Коллеги, вот тут у меня заявление от наших культурологов. Ребята жалуются на некомпетентность Аллы Львовны.
– Видишь, – шепнул мне на ухо Лугин. – Подготовились.
Все зашумели. Кто-то злорадно захихикал.
– Тихо, пожалуйста, – торжественным, похоронным тоном попросил Крыщук и несколько раз постучал шариковой ручкой по столу. Потом, повернувшись к Алле Львовне, произнес:
– Алла Львовна, мы вас любим, как говорится, и ценим. Но сейчас вам, наверное, пора перейти на консультантство, а лучше вообще – на заслуженный отдых.
Алла Львовна бросила на него ледяной взгляд.
– Денис Николаевич, – ее голосу вернулась обычная строгость. – Давайте я сама буду решать.
Крыщук кисло улыбнулся:
– Воля ваша… Присаживайтесь, Алла Львовна. Коллеги, какие будут предложения?
Все сидели молча. Я поднял руку.
– Да, Андрей… – Крыщук запнулся и болезненно сощурился.
– Алексеич, – кивнул я и поднялся. – У меня есть предложение поддержать кандидатуру Аллы Львовны.
Я услышал вокруг возмущенный шепот. Крыщук снова постучал ручкой, призывая к тишине, потом скорчил гримасу и разочарованно развел руками:
– Андрей Алексеевич, дорогой. Вы у нас внештатный сотрудник и, согласно протоколу, вносить предложения и голосовать, к сожалению, не имеете права.
Я пожал плечами и сел обратно.
– Имеет право! – подала со своего места голос Дина. Она вела протокол. – Предложение вносить имеет, а голосовать – нет.
– Хорошо… – поморщился Крыщук. – Предлагаю сделать голосование открытым. Кто “за”, прошу поднять руки.
Все дружно подняли руки. Крыщук оглядел собравшихся и удовлетворенно кивнул:
– Единогласно… Хорошо… Тогда давайте поставим на голосование предложение Андрея… – он снова запнулся.
– Алексеевича, – подсказала Дина.
– Алексеевича, – весело согласился Крыщук.
Началось голосование. “За” оказалось семеро. Остальные десять человек проголосовали против. В их числе были Марк Ильич, Трофимов и Лугин. Я видел, как Алла Львовна собрала черный кожаный портфельчик, который она всегда с собой носила, поднялась с места и, ни на кого не глядя, направилась к выходу.
Все молчали. Было так тихо, что я слышал, как потрескивают на потолке длинные электрические лампы. Крыщук проводил Аллу Львовну пустым взглядом покойника и, когда за ней негромко хлопнула дверь, встал и произнес:
– Коллеги… Алла Львовна руководила большим институтским грантом. В связи с тем, что она больше не является сотрудником кафедры и сотрудником института, есть предложение передать руководство гранта Игорю Валерьевичу Трофимову.
Никто не возразил. Напротив, многие радостно закивали.
Это было уже слишком и напоминало дикую сцену из какой-то классики, когда покойный еще не умер, а наследники уже делят имущество. Долг требовал уйти, но я решил остаться еще на чуть-чуть, посмотреть, что будет дальше, что они придумают. А они сидели смирно и молчали. Трофимов серьезно кивнул, дескать, подтверждаю, согласен.
